Поход Сагайдачного на Москву. 1618
Шрифт:
Второй линией обороны Москвы служили стены Белого города. Территория Белого города была защищена крепостной стеной в царствование Федора Иоанновича. Как известно, она была построена в 1585-1591 годах известным русским зодчим Федором Савельевичем Конем на месте деревянных укреплений на земляном валу, сгоревших в 1571 году во время набега крымского хана Девлет-Гирея.
Система укреплений Белого города по своей неприступности была не менее надежной, чем Земляной вал, но даже она не была последней преградой на пути того, кто поставил бы перед собой цель сломить оборону Москвы. Третья и последняя полоса защитных сооружений располагалась внутри стен Белого города. Это были Кремль и Китай-город. Здесь, в святая-святых столицы Московской державы, находились апартаменты Михаила Романова, боярская Дума и административные постройки. И именно здесь долгое время держали осаду поляки в 1612 году, покинув крепость лишь после того, как у них закончилось продовольствие.
Осада Москвы, как мы видим, хорошо подготовленной и довольно мощной крепости, началась первого октября, накануне православного праздника Покровы, когда Ходкевичем был объявлен приказ
Уже в первые часы сражения войска осаждавших начали нести ощутимые потери от пушечного и ружейного огня с московских стен и бастионов. Несмотря на то, что штурм был начат ночью, желаемой тайности мероприятия Владиславу достигнуть не удалось. Осажденные в крепости ратники были предупреждены перебежчиками из неприятельского стана и подготовились к сопротивлению.
Начал атаку небольшой отряд польских жолнеров под командованием Адама Новодворского, при поддержке запорожских казаков. Бойцы Новодворского с помощью пороховой мины сделали пролом в стене первой линии городских укреплений у Острожских ворот. В образовавшуюся брешь хлынули нападавшие жолнеры и казаки. Без особых препятствий они дошли до самых Арбатских ворот. Но там удача изменила воинам Новодворского. Эти ворота, а также участок стены от них до Никитских ворот оборонял окольничий Никита Годунов с сильным отрядом ратников, в котором насчитывалось более четырехсот пятидесяти бойцов. Кроме того, комендантом крепости к Арбатским воротам были спешно отправлены отряды под командованием Данилы Леонтьева, Ивана Урусова и некоего дьяка Антонова. Принимая во внимание наличие вблизи Арбатских ворот такого количества стражи, жолнеры и казаки вынуждены были остановиться. Далее, во время закладки под ворота мины, Новодворский был ранен в руку из мушкета. Вслед за этим, не давая полякам и казакам опомниться, царские ратники произвели вылазку, в ходе которой произошла схватка с противником, уже сильно пострадавшем от обстрела со всех сторон.
Надо сказать, что жолнеры Новодворского, кавалера Мальтийского ордена, не посрамили честь своего командира. Несмотря на вылазку защитников крепости и обстрел, отряд держался до рассвета, не желая отдавать так удачно захваченных укреплений. Утром, по непонятным причинам не получив подкреплений от Владислава и Сагайдачного, бойцам Новодворского все же пришлось отступить. Приступ к Тверским воротам, охраняемым князьями Данилой Мезецким и Григорием Волконским с шестью сотнями ратников, который был проведен другим отрядом польской пехоты, был еще менее удачен. Выяснилось, что лестницы, принесенные поляками к стенам крепости, были слишком короткими. Из-за этого, после нескольких безуспешных попыток взобраться на стены штурмующие вынуждены были отойти, понеся большие потери.
В результате первого неудачного штурма поляки потеряли только у Арбатских ворот тридцать человек убитыми и более сотни ранеными. Такое положение дел весьма раздосадовало Владислава. После анализа боя, сделанного в ставке королевича, в неудаче обвинили Яна Карла Ходкевича. В вину литовскому гетману вменялось то, что он не смог удержать в тайне время начала приступа. Кроме того, Ходкевич был обвинен в том, что без проверки поверил лазутчикам, давшим неверные показания о высоте стен. Не избежал Ходкевич и укоров за то, что не оказал помощи Новодворскому. Владислава особенно разозлило утреннее отступление жолнеров мальтийского кавалера от ворот, которые королевич уже считал взятыми.
Продолжение осады и отказ от нее Владислава,
а также причины,
приведшие к такому решению
Следующие несколько недель, прошедшие с начала осады, не принесли королевичу Владиславу более или менее значительных успехов. Его жолнеры и казаки Сагайдачного несколько раз пытались штурмовать укрепления Москвы, однако государевы ратники успешно отбивали их атаки. Количество жертв росло как с одной, так и с другой стороны. Падали со стен защитники, убитые картечью, ядрами и ружейными пулями, корчились под бастионами атакующие, которым укорачивали жизнь с помощью камней, кипятка и расплавленной смолы. Владислав, понимая, что переломить ход событий ему не по силам, негодовал. Он вновь и вновь посылал штурмовые колоны на приступ, требуя попытать счастья еще раз. Владиславу никак не хотелось расставаться со своей мечтой о троне Московского царства. С мечтой об этой неисчерпаемо богатой стране, начать жизнь в которой очень хотелось королевичу. Ему было двадцать три года, и давно пришла пора сбросить с себя оковы отцовской опеки. Владислав, который любил веселые пиры, знатные приемы и женское общество, во многом отличался от своего отца, Сигизмунда III, тайного приверженца ордена иезуитов, который превратил королевский дворец в Варшаве в некое подобие монастыря. Именно поэтому с такой настойчивостью Владислав добивался короны Московского царства. Но теперь, после целого года боев и рейда через половину Московии, перед ним все яснее вырисовывалась необходимость снимать осаду и начинать переговоры с царскими боярами. Среди осенних дождей, распутицы и холодов его армия не могла сломить оборону Москвы, а совсем скоро должны были начаться морозы.
Нужно сказать, что если Сагайдачный и разделял решение Владислава, то он этого никак не демонстрировал. Казаки, привыкшие к трудностям войны, могли продолжать осаду хоть до весны. При этом их положение было более выгодным, чем положение осажденных, так как полное доминирование казацко-польской армии на театре боевых действий позволяло без особого труда обеспечивать полки провиантом, фуражом и снаряжением. Но был ли заинтересован Сагайдачный в дальнейшей осаде Москвы и поражении Михаила Романова, которое значительно бы усилило Речь Посполитую? Скорее казацкий гетман желал бы обратного. Что касается первого неудачного
За год до описываемых событий, в октябре 1617 года в урочище Сухая Олыианка под Белой Церковью, между казацкой старшиной во главе с Сагайдачным и комиссарами коронного гетмана Речи Посполитой Станислава Жолкевского была подписанна, как уже говорилось ранее, декларация, позже названная Ольшанской. Согласно этому трактату, казацкий реестр устанавливался всего в одну тысячу человек. Все остальные казаки, которые не вошли в реестр, должны были вернуться, под угрозой смертной казни, под власть польских старост и поветов. Реестровые казаки имели право жить лишь на Запорожье. Им сурово запрещалось осуществлять походы на Крым и Турцию. Реестровым казакам позволялось избирать гетмана (старшего), которого утверждал польский король. За службу правительство обещало выплачивать реестровым плату. Однако Олыианское соглашение, гарантировавшее до некоторой степени права казачьих старшин и реестровых казаков, вызывало большое неудовольствие рядового казачества, которое должно было вернуться под власть феодалов. Кроме того, даже та горстка счастливчиков, которая была оставлена в реестре, обещанной платы от короля так и не дождалась. Поэтому Сагайдачный, стремясь извлечь выгоду для казачества из Польско-Московской войны, не мог не понимать, что ослабление Московской державы приведет казачью Украину к еще большей зависимости от Варшавы. В противном случае король и сейм просто физически не смогут требовать соблюдения Ольшанского договора. Те двадцать тысяч казаков, которых гетман собрал накануне Московского похода, получат шанс сохранить за собой казачьи привилегии, а сам Сагайдачный будет иметь весьма сильную армию.
Когда наступление казаков и польских жолнеров было остановлено у стен Москвы, Сагайдачный понял, что он выполнил все обязательства, взятые на себя перед началом похода, а дальнейшая помощь Владиславу лишь ослабит его позиции. Таким образом, неприступные стены Москвы были совсем не тем, чего жаждал гетман. Что касается самого королевича, у него, как уже говорилось, тоже были объективные причины отказаться от дальнейших попыток штурма. И основная из них — отсутствие денег на продолжение кампании. Время, отпущенное сеймом на ведение войны, истекало, казна командующего была пуста, и он рисковал совсем скоро оказаться за тысячи километров от дома, среди трескучих морозов суровой московской зимы. Без армии и средств к существованию. Надо было начинать переговоры с Михаилом Федоровичем Романовым. И эти переговоры действительно очень скоро начались.
Переговоры об окончании войны
Окончательно постановив, что продолжение войны бессмысленно и с помощью переговоров можно добиться от Михаила Федоровича значительно больших «дивидендов», Владислав выслал к царю посольство. Эту непростую миссию было поручено выполнять князю Адаму Новодворскому, тому самому герою первого штурма столицы, бискупу каменецкому Константину Плихте, Льву Сапеге и Якову Собескому. Предложение мирных переговоров было встречено в Кремле с большим облегчением. Хотя Москва и была готова к долгой осаде, уверенности в том, что они смогут победить, у царя и бояр не было. Уже на следующий день после прибытия в Кремль послов королевича переговоры начались. Со стороны Москвы в них участвовали бояре Федор Иванович Шереметев, Данила Мезецкий, окольничий Артемий Измайлов и дьяки Болотников и Сомов. Надо сказать, что, несмотря на осадное положение, в котором находился Михаил Романов, он не собирался занимать слабую позицию в будущих переговорах с поляками. Бояре, перед тем как отправится на реку Пресню, на которой было назначено рандеву, получили от царя несколько указаний. Им предписывалось «Против королевского имени шапки снимать только в том случае, когда польские послы станут снимать шапки к государеву имени. Говорить польским послам: сами вы писали, что доброго дела и покою христианского хотите. А теперь вы такое несходительство к доброму делу объявили, великого государя нашего имени в речах своих не именуете: и тут какому доброму делу быть и чьи мы на обе стороны послы? Вы нашего государя имени в речах своих не именуете, а мы вашего короля именовать не станем!». Кроме того, боярам ни под каким видом не разрешалось обещать в качестве отступных земли и города Московского царства. Если же подобные предложения поступят от польских переговорщиков, то «отвечать: какие убытки учинились от государя вашего и от польских и литовских людей в Московском государстве, того и в смету нельзя положить. Что объявилось по записке, и что Федька Андронов сказал, что отослано к королю всяких узорочей и что по королевским грамотам дано на рыцарство, депутатам и немцам, полковникам и ротмистрам и Сапегина войска депутатам. И по договору гетмана депутатам же и Сапеге, и послам литовским и польским на приказные расходы, и к Александру Гонсевскому на двор, и полковникам, и ротмистрам. По Александровым картам, и московским людям и пушкарям и стрельцам московским, которые были у вас, золотом и серебром и всякою рухлядью по меньшей цене на 912 113 рублей и 27 алтын, а золотыми польскими 340 379 золотых 13 грошей». Именно так описывает С. М. Соловьев в «Истории России» позицию, которую заняли представители Михаила Романова в начале переговоров. Однако дальнейшее развитие событий показало, что пойти на уступки все же придется.