Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.
Шрифт:
Безжизненный противоположный берег тянулся узкою, песчаною полосой, слегка подернутый зеленью. Он казался колеблющимся от сильных испарений, дрожавших над рекой и местами блистал на солнце золотистым отливом…
Прямо против нас виднелись на том берегу силуэты множества кибиток и шалашей, и между ними при нашем появлении засуетились пешие и конные люди. «Неприятель!» подумали мы… Три конные орудия немедленно снялись с передков и направили туда свои жерла… но в то же время несколько человек бросились с того берега в воду, достигли вплавь до ближайших отмелей, остановились и начали кричать, что здесь кочевья мирных Каракалпаков. Колонны оставили их в покое и тронулись далее, но арриергард,
Около часа дорога тянулась по открытому берегу и затем опять повернула в камыши. Здесь авангард наш снова увидал людей, но на этот раз прямо против себя: по дороге галопировали, удаляясь от нас, отдельные всадники, а по сторонам в камышах целыми сотнями мелькали черные туркменские шапки. Наконец-то неприятель!
Несколько сотен, бывших во главе обеих колонн, развернулись и пошли рысью. Остальные войска прибавили шаг. Оренбургские и Уральские казаки, по приказанию своего начальника полковника Леонтьева, бросили при этом в Аму-Дарью все свои пики, служившие только совершенно бесполезным бременем…
Неприятельские всадники несколько раз исчезали в камышах при нашем приближении и, выростая снова в большем числе, рассыпались во все стороны, или останавливались при замедлении нашего хода. Пехота обеих колонн выбивалась из сил, но не могла подойти даже на дальний выстрел… Но вот камыш стал мельче, сотни ринулись в атаку; Хивинцы с неимоверною быстротой отхлынули назад и невозможно было и думать, чтобы догнать их свежих, прекрасных коней… Сотни остановились и открыли огонь. Со страшным шипением полетела первая наша ракета, взвилась над камышами, резнула спокойную гладь блиставшей за ними реки и скрылась… за нею другая… еще и еще ракета. В толпе неприятеля, там и сям, мелькнули клубки дыма ответных выстрелов, но их пули и не приблизились к нам… [180]
Сорвавшаяся в это время лошадь нашего ракетеного офицера помчалась по направлению к неприятелю. Несколько Хивинцев бросились ловить ее, но прежде чем схватили, наша кавалерия уже снова неслась на неприятеля и на этот раз еще более безуспешно, благодаря изрытой кочковатой местности, едва позволявшей двигаться даже шагом, несколько лошадей вместе с седоками свалились в глубокие ямы прежде чем успели остановить сотни, а Хивинцы счастливо завладели конем нашего офицера и один из них дерзко пересел на нее на наших глазах.
Эти бесполезные атаки повторялись еще несколько раз, пока мы не вышли на открытую поляну. Здесь огромные толпы неприятеля повидимому решились сразиться, — они огласили воздух неистовыми криками «аламан! аламан!» (Воины! воины!) охватили в рассыпную наши фланги, спустились к центру и остановились. Три наши конные орудия быстро вылетели вперед и снялись с передков.
— Первое! послышался звонкий голос лихого командира конной батареи, есаула Горячева.
Грянул выстрел. Как отдаленные раскаты грома загрохотало эхо над молчаливою рекой… Граната угодила в самую гущу неприятельских всадников; раздался треск и Хивинцы шарахнулись во все стороны, как осколки самого снаряда…
Еще несколько выстрелов, и из-за обоих [181] флангов батареи внезапно вынеслись казаки, сверкая в облаках пыли обнаженными шашками, и устремились на неприятеля… Хивинцы как бы выжидали с минуту; казалось, вот сойдутся и закипит рукопашная… Но нет, не выдержали и на этот раз халатники!.. Их тысячные толпы повернули пред нашими четырьмя сотнями и через несколько минут совершенно скрылись из виду…
Уже в Ходжали нам рассказывали, что в этот день Хивинцы три раза собирались на отчаянную атаку, но каждый раз в самую решительную минуту «не хватало пороху»…
Видя бесполезность дальнейшей погони, генерал
Через два часа отряды двинулись в прежнем боевом порядке Оренбуржцам снова выпала дорога, ведущая прямо к северным воротам ходжалинской ограды; они беспрепятственно двинулись вперед, и вскоре мы видели только пыль от них, извивавшуюся среди яркой зелени ходжалинских садов и посевов. Кавказцы взяли, попрежнему, на полверсты вправо и очутились сразу пред целым лабиринтом препятствий: сады, огороды и всевозможные посевы, [182] испещренные густою сетью каналов, арыков, глиняных стенок, земляных насыпей и живой, колючей изгороди, сплошь покрывали все пространство, лежавшее пред нами. В этой обстановка пехота наша едва подвигалась вперед, и поэтому бывшая во главе кавалерия отделилась от колонны и скрылась за густою рощей, правее нашего общего направления…
На одной поляне я получил приказание догнать кавалерию и остановить ее до присоединения пехоты. Тут я расскажу мои собственные приключения при исполнении этого приказания для того, чтобы дать вам некоторое понятие о ближайших окрестностях Ходжали, о хивинской агрикультуре и, между прочим, о тех преградах, которые лежали на пути Кавказского отряда…
Местность, конечно, была совершенно незнакомая, дороги не было; карта не могла служить пособием, ибо на ней Ходжали обозначены обыкновенным, небольшим кружком, безо всяких топографических подробностей, и, как я уже говорил, кавалерия скрылась из виду. При таких условиях мне ничего более не оставалось как взять прямое направление к упомянутой роще и скакать…
Через несколько секунд я наткнулся на арык, аршина в два ширины: шпоры — и я за арыком, на прекрасной поляне люцерны, усеянной фиолетово-голубыми цветами. Перескочив снова через невысокий глиняный парапет, окаймлявший поляну с противоположной стороны, я вышел на широкую, поперечную [183] дорогу, покрытую слоем тончайшей пыли, до которой достаточно было прикоснуться ногой, чтобы поднять вокруг себя целое облако; рядом тянулся и канал мутной, почти стоячей воды, с крутыми насыпями по обоим берегам и шириной около пяти-шести сажен…
Я остановился в недоумении пред этим препятствием: моста не было, а белые рубашки наших стрелков мелькали между деревьями по ту сторону канала, — как они переправились?..Наугад, я поскакал по дороге вправо, и вскоре увидел что-то черневшее поперек канала, — то был мостик, вероятно, на низких сваях, но их нельзя было видеть, так как настилка из мелкого хвороста лежала над самою водой и потонула еще более под тяжестью моей лошади.
Обширное и обсаженное кругом деревьями рисовое поле, с едва выглядывающими из воды ростками, лежало за мостиком как сплошное болото. Направо нельзя было ехать: два ряда молодых тополей, возвышавшихся там над двумя параллельными насыпями, показывали близкое соседство еще нового арыка; ехать налево по берегу канала — значило удаляться от цели. Я решился персечь рисовое поле, но только что лошадь опустила в воду передния ноги — он завязли в грязи по колено и бедное животное едва выкарабкалось обратно. Делать было нечего и я понесся налево, по берегу большого канала. Миновав рисовое поле и перерезав нсколько посевов джугуры и пшеницы, я снова увидел [184] пред собой белые рубашки солдат и сверкавшие между деревьями штыки, — то была цепь, остановившаяся пред арыком. По гребню насыпи пробегал подполковник Гродеков и, повидимому, отыскивал место, позволяющее перепрыгнуть на ту сторону…