Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.
Шрифт:
— Теперь, если хотите, мы можем и проучить хивинских наездников, обратился я к начальнику авангарда. — Стоит только заложить эти роты за арык, а какому-нибудь взводу казаков выехать вперед в виде разъезда и затем обратиться во мнимое бегство по направлению засады. Наверно партия Хивинцев бросится преследовать и нарвется.
Предложение было принято. Роты залегли за арыком, по обеим сторонам орудия, а кавалерия, оставив на месте один взвод, начала медленно удаляться назад. Оставшись вести «приманку», я объяснил казакам цель движения и мы тронулись.
Пред арыком широкая полоса равнины была затоплена водой, выпущенной
— Ваше благородие, казак у нас ранен в плечо, подлетел ко мне урядник, когда мы уже остановились.
— Ты не видел? обратился с другой стороны Насиб.
— Чего?..
Он указал на мою лошадь, которая дрожала как в лихорадке. С правой стороны по ее ребрам и задней ляшке струилась кровь: она была ранена тремя ружейными картечинами… Благословляю судьбу, что несмотря на эти раны бедное животное не свалилось во время нашей бешеной скачки пред Хивинцами, иначе… я бы наверно не писал теперь этих строк… [247]
XXV
Много прошло дней и еще более пронеслось событий и впечатлений со времени последнего моего письма. Но вы, вероятно, уже знаете причину перерыва моих рассказов на самом, так-сказать, пикантном месте. Во всяком случае не буду забегать вперед, и как ни трудно мне писать лежа на спине, постараюсь пополнить этот пробел насколько возможно.
Остановившись в восьми верстах от Хивы, отряды Мангышлакский и Оренбургский ждали Туркестанцев единственно из военной деликатности, чтобы преждевременным взятием столицы ханства не поставить их в то неприятное положение, которого так боялись сами в течение похода, и которое непременно [248] должны испытывать рвущияся в дело войска, перенесшие массу гигантских трудов, если опоздают несколькими часами и придут к шапочному разбору. Но Хивинцам, конечно, были недоступны эти тонкости. Стали, нейдут. Значит не могут, подсказывала им азиатская логика. Дерзость их возрастала с каждым днем. Они стали назойливы до такой степени, что не давали нам покоя ни днем, ни ночью.
С утра 28 мая тысячи хивинских всадников начали наседать на авангард, заскакивать в тыл и подлетать к самому лагерю. Опрокинутые
Около 12 часов утра он явился со всеми войсками соединенных отрядов к месту расположения авангарда, и приказав подполковнику Скобелеву следовать со своими войсками в арриергарде за кавалерией, двинулся вперед в направлении к Хиве. Пехота пошла в голове общей колонны.
Войска были в самом радужном настроении и шли в смутном ожидании чего-то важного, как будто на давно обещанный праздник. Об офицерах уж я и не говорю: трудно себе представить более праздничный, более счастливый вид, чем был у них. Они были почти в том состоянии, когда человека так и подмывает плясать или обниматься… Я уверен, что никто из нас не сумел, бы объяснить, чему собственно мы радовались? Родные, [249] друзья, или даже нормальные условия жизни нас не ждали в Хиве. Мы знали, что пройдут еще многие месяцы, прежде чем нас вернут на родину. Мы даже не обманывали себя насчет тех затруднений, которые могут вырости под стенами Хивы и, в плохом случае, поставить вверх дном все достигнутые до сего времени результаты наших жертв и усилий. Но тем не менее, таково было наше безотчетное настроение…
Дорога все время тянулась в неизменной хивинской обстановке, между садами и кишлаками, через канавы и арыки. Она то расширялась, пробегая по небольшим полям, то снова извивалась, стиснутая между глиняными стенками. Придерживаясь по обыкновению бессмысленной своей тактики, неприятельские массы неслись пред нами сломя голову, безжалостно загоняя превосходных своих коней, или рассыпались по окружающим садам и оглашали их своими криками. Только изредка, и то бесплодно, не нанося нам никакого вреда, Хивинцы пукали из своих фитильных ружей в то время, когда местность на каждом шагу благоприятствовала самым смертоносным засадам…
На одной поляне Хивинцы столпились в большую массу и остановились. К головным частям потребовали орудия.
— Эх-ма!.. Жги!… жги, ребята! кричал на всем скаку есаул Горячев, вылетая вперед со своими орудиями. [250]
Грянул выстрел. Белое кольцо его дыма еще расширялось в воздухе, как уж последовали другой и третий… Толпа дрогнула и быстро очистила поляну. Рассказывали уж после сами Хивинцы, что в то время сам хан находился во главе этой толпы, и что одна из наших гранат оторвала голову его лошади и разорвалась между окружавшими его. Хан повалился на землю, но быстро вскочив на ноги, сел на подведенную лошадь и ускакал за своими войсками…
Продвинувшись еще немного, мы очутились на большой площадке между кишлаком и несколькими кирпичными заводами. Войска начали здесь скучиваться, так как впереди узкая дорога между двумя глиняными стенками, в которую уже вступили головные части, позволяла проходить только вытянувшись в длинную походную колонну… Впереди послышалась трескотня ружейной пальбы, загремели пушечные выстрелы и ядра одно за другим начали визжать через наши головы… Впечатление было, конечно, не особенно приятно. Киргизы, стоявшие вместе с нами в свите полковника Ломакина, соскочили с лошадей и спрятались под воротами соседнего кишлака. Туда же направился и один из наших эскулапов, но вскоре он как бомба вылетел оттуда обратно на дорогу, как оказалось, выпертый Киргизами, так как под воротами уж не было места…