Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I
Шрифт:
В это же самое время Компан, генерал из отряда Даву, присоединил свою дивизию к итальянскому арьергарду; они пробились и, пока они, соединившись с вице-королем, продолжали сражаться, Даву со своей колонной быстро обошел их сзади с левой стороны дороги; потом тотчас же выйдя на нее, он очутился между Вязьмой и русскими. Принц Евгений уступил Даву позицию, которую он защищал, и стал по другую сторону дороги. Тогда неприятель начал развертывать ряды и старался укрепить свои фланги.
Этим успехом оба французских корпуса и итальянский не завоевали себе права продолжать отступление, но завоевали только возможность защищаться. Они насчитывали еще до 30 тысяч человек; но в 1-м корпусе, у Даву, царствовал беспорядок: быстрый маневр, неожиданность и все наши бедствия, а главное, скверный пример спешенных кавалеристов, не имевших оружия и бегавших в ужасе из стороны в сторону, все это дезорганизовало его.
Такое зрелище придало неприятелю храбрости: он подумал, что мы отступаем. Его артиллерия, превосходившая нашу числом, мчалась галопом, тогда как наша, вызванная
Многие из этих генералов, раненные под Бородином, — у одного рука на перевязи, у другого забинтована вся голова, — поддерживали лучших солдат. Они останавливали наиболее трусливых, бросались на неприятельские батареи, отняли у них даже три пушки, поразили неприятеля и своим хорошим примером уничтожили влияние дурного.
Тогда Милорадович, чувствуя, что добыча ускользает, попросил подмоги; тут снова появился Вильсон, находившийся всюду, где он мог наиболее повредить Франции, и отправился за Кутузовым. Он застал старого полководца отдыхающим со своей армией под шум битвы. Пылкий Вильсон тщетно пытался нарушить спокойствие Кутузова. Охваченный негодованием, он назвал его изменником; заявив ему, что немедленно отправит в Петербург одного из своих людей, чтобы сообщить императору и союзникам об его измене.
Эта угроза нисколько не испугала Кутузова: он по-прежнему ничего не предпринимал: или к тяготам возраста присоединились здесь тяготы зимы, и в его искалеченном теле энергия была раздавлена тяжестью взятого на себя бремени; или, под влиянием старости, становишься благоразумнее, когда уже незачем рисковать. Казалось, он еще думал, как и в Малоярославце, что одна русская зима может добить Наполеона; что этот гений, побеждавший людей, еще не был побежден природой; что нужно предоставить русскому климату честь этой победы и русскому небу месть за себя [198] .
198
М. И. Кутузов вместе с основной частью Главной армии находился в это время в селе Быкове, расположенном в 6,5 км к юго-западу от Вязьмы. Там он прибыл до утра 24 октября (4 ноября), не предприняв ровным счетом никаких попыток оказать помощь Милорадовичу и упустив тем самым реальную возможность отрезать и уничтожить под Вязьмой хотя бы один из французских корпусов. Адъютант Кутузова В. И. Левенштерн вспоминал об этом: «Он (Кутузов. — Д. Тарасевич) слышал канонаду так ясно, как будто она происходила у него в передней, но несмотря на настояния всех значительных лиц Главной квартиры, он остался безучастным зрителем этого боя». (Левенштерн В. И. Записки. Русская старина, 1901. № 1, с. 123). Благодаря излишней медлительности и осторожности Кутузова русские войска под Вязьмой «упустили случай отрезать всей армией задний корпус» армии Наполеона (см. Архив Раевских. СПб., 1908, Т. 1, с. 173). Однако основания для решения не вводить под Вязьмой в сражение все свои основные силы у Кутузова были: он не желал, чтобы русские войска Главной армии могли ввязались в бой с корпусами Даву, Богарне и Понятовского и понесли лишние потери. Отступление же французских войск по Старой Смоленской дороге все равно обернулось бы для противника большими бедствиями, в том числе бесконечными нападениями партизан и трудностями, вызванными суровой русской зимой, (см. Троицкий Н. А. ук. соч., с. 277–279).
Милорадович, предоставленный самому себе, старался разбить французский корпус; но только огонь артиллерии мог достать его: он производил в нем страшное опустошение. Евгений и Даву ослабевали; и, так как они слышали, что направо, сзади них, происходит другое сражение, они решили, что это вся остальная русская армия подходила к Вязьме по Юхновской дороге, вход на которую защищал Ней [199] .
Это был лишь авангард; но шум этого сражения позади них, угрожая отступлению, привел их в беспокойство. Битва продолжалась уже семь часов; боевые фургоны были отведены в сторону, ночь приближалась, и французские генералы стали отступать.
199
Часть основных сил Кутузова атаковала корпус Нея, попытавшись вклиниться между Наполеоном с 3-м корпусом и Императорской гвардией с остальной частью французской армии. Однако Ней стойко отразил все атаки русских с большими для них потерями.
Это отступательное движение усилило пыл неприятеля и, если бы не незабвенные усилия 25-го, 57-го и 58-го полков и не естественное прикрытие оврага, корпус Даву был бы сбит, повернут вправо и истреблен. Принц Евгений, на которого нападали слабее, смог быстрее отступить через Вязьму; но русские последовали туда за ним. Они проникли в этот город, когда Даву, подгоняемый двенадцатью тысячами человек и огнем восьмидесяти пушек, хотел, в свою очередь, проникнуть в него.
Дивизия Морана первой вступила в город; она двигалась бесстрашно, считая битву оконченной; как вдруг русские, которые скрывались за поворотами улиц, неожиданно напали на нее. Нападение было внезапное, беспорядок страшный; тем не менее Морану удалось собрать своих солдат, возобновить бой и пробить себе дорогу [200] .
200
Поздно
В конце всех шел Компан. Своей дивизией он замыкал отступление. Чувствуя себя сильно стесненным храбрыми отрядами Милорадовича, он повернулся, сам набросился на наиболее яростных противников, смял их и, напугав этим, обеспечил себе отступление. Эта битва покрыла славой каждого, а ее последствия были для всех ужасны: не стало ни порядка, ни единодушия. Достаточно было бы солдат для победы, если бы не было слишком много начальников. Только к двум часам последние собрались для обсуждения дальнейших действий, но между ними еще не было согласия.
Когда, наконец, река, город Вязьма, ночь, страшная усталость и маршал Ней отделили нас от неприятеля, когда опасность была отсрочена и нам удалось расположиться бивуаком, мы стали подсчитывать свои потери. Несколько орудий было разбито, не хватало многих повозок и четырех тысяч человек убитыми и ранеными. Много солдат разбежалось. Часть была спасена, но в рядах имелись большие опустошения. Надо было все переформировать, чтобы сплотить остатки нашей армии. Из каждого полка едва выходил один батальон, из батальона — взвод. У солдат не было ни их обычного места ни товарищей, ни прежних начальников [201] .
201
Потери наполеоновских войск в сражении под Вязьмой составили 7 тысяч человек (из них 3 тысяч пленными). Потери русской армии — 1,8 тысячи убитых и раненых.
Эта печальная реорганизация происходила при свете пылающей Вязьмы и под несмолкаемый грохот орудий Нея и Милорадовича, пальба которых долетала сквозь мрак ночи и через лес. Несколько раз эти остатки храброго отряда думали, что их атакуют, и хватались за оружие. На другой день, когда они построились в ряды, они удивились своей малочисленности.
Тем не менее пример начальников и надежда найти все в Смоленске поддерживали мужество, а в особенности ободрял вид сияющего солнца, этого источника всемирной надежды и жизни, который, казалось, отгонял прочь те картины смерти и отчаяния, которые окружали нас.
Но 6 ноября небо затуманилось. Его лазурь исчезла. Армия шла, окутанная холодным туманом. Туман сгущался все более и более; вскоре он превратился в огромное облако, которое начало осыпать армию большими хлопьями снега. Казалось, небо опустилось и слилось с этой землей и с этим враждебным народом, чтобы закончить нашу гибель!
Все смешалось и стало неузнаваемо: предметы изменили свою внешность, армия двигалась, не зная, где она находится, не видя цели. Пока наши солдаты с трудом пролагали, себе путь при бушующем снежном вихре, ветер наметал сугробы. Эти сугробы скрывали от нас овраги и рытвины на незнакомой нам дороге; солдаты проваливались в них, а наиболее слабые из них находили там себе могилу.
Те, которые шли за ними, обходили их, но снежный вихрь и сверху, и снизу хлестал им в лицо; он, казалось, яростно восставал против их похода. Русская зима, в новом своем виде, нападала на них со всех сторон: она пробивалась сквозь их легкие одежды и разорванную обувь.
Промокшее платье замерзало на них; эта ледяная оболочка сковывала и скрючивала тело; резкий и свирепый ветер не давал дышать; бороды и усы покрывались ледяными сосульками [202] .
Несчастные, дрожа от холода, еще тащились до тех пор, пока какой-нибудь обломок, ветка или труп одного из товарищей не заставлял их поскользнуться и упасть. Тогда они принимались стонать. Напрасно: их тотчас же заносило снегом; небольшие холмики давали знать о них: здесь была их могила! Вся дорога была покрыта этими возвышениями, словно кладбище. Самые мужественные, самые хладнокровные начинали волноваться; они проходили как можно скорее мимо, отвернувшись. Но и перед ними и вокруг — всюду был снег; их взоры терялись в безбрежном и печальном однообразии; воображение разыгрывалось: природа, словно саваном окутывала армию! Единственными предметами, выделявшимися из мглы, были ели, эти могильные деревья с их мрачной зеленью, а величавая неподвижность их темных стволов, их печальный вид дополняли зрелище общего траура, дикой природы и армии, умирающей посреди мертвой природы!
202
В ночь после сражения при Вязьме ударил сильный мороз — температура воздуха резко упала до -18 °C (См. Вильсон Р. Т. Дневник и письма 1812–1813 гг. СПб., 1995, с..74). Вообще же зима 1812/1813 гг. в России выдалась весьма холодной. По данным академика М. А. Рыкачева, зимой 1812 г. в России средняя температура воздуха была на 5–8 °C ниже нормы (труды МО ИРВИО. 1913 г. Т. 4, ч. 1, с. 50–51). По сведениям, которые можно обнаружить в записях французов — участников похода в Россию (Шамбрэ, Бургонь и т. д.), 25 октября (5 ноября) 1812 г. температура была -22 °C, 28 октября -12 °C, а 1 ноября -23° мороза. (См. Троицкий Н. А. ук. соч., с. 182).