Поход викингов
Шрифт:
Моряки всячески выражали свою радость. После длительного плавания им не терпелось ступить на сушу, побродить по песку, где останутся следы их морских сапог, напиться пресной воды, зачерпнув ее горстью из родника, вдохнуть запах поджариваемого над костром мяса убитых животных. Они знали, что, как и все моряки, долгое время прикованные к палубе корабля, они не скоро избавятся от походки вразвалку. Громко смеясь, викинги уже бились об заклад, кто из них первым освободится от «утиного шага» и будет ступать твердо, как полагается человеку на твердой земле.
Лейф не участвовал в общем веселье.
— Ты недоволен, Лейф? Ты мечтал о чем-то другом?
— Почему не видно людей, отец?
Впервые Лейф произнес слово «отец» и теплая волна крови прилила к щекам Эйрика Рыжего.
— Они придут, сынок, непременно придут, если только те, кто подавал нам ночью сигналы, того же племени, что и скрелинг в кожаной лодке. Наша белая кожа пугает их не меньше, чем нас поразил его красный цвет. Но почему это все так тревожит тебя, Лейф? У нас еще будет время встретится с ними.
Юноша грустно улыбнулся:
— Сам не знаю, отец. Еще два года назад, в Исландии, я был совсем мальчишкой и мечтал, как подобает славному викингу, только о добрых драках. Но вот после смерти моего отца Вальтьофа что-то изменилось во мне. О, не бойся, Эйрик Рыжий, я не стал трусом, опасность манит меня по-прежнему!
— В тебе течет хорошая кровь, и ты смел, Лейф. Говори еще, тебе станет легче.
— Что я чувствую, того не передать словами. Этой ночью под пение дяди Бьярни все казалось мне ясным. Он выразил как раз то, в чем мне самому трудно было разобраться. Как бы я хотел, Эйрик, чтобы люди, которые живут на этой земле, встретили нас дружелюбно! Мне так хотелось бы не скрещивать с ними оружия! Ты понимаешь меня, отец? Или я не прав, что так думаю? Порой мне кажется, что я говорю на чужом языке.
— Не тревожься, мой мальчик. Со своей стороны я сделаю все, чтобы нас приняли, как друзей. Не должно все кончаться войной и грабежами, и я думаю, что в этом краю нам многому надо будет поучиться.
Лейф молчал. Он так неумело раскрыл свое сердце! Ему казалось необходимым объяснить отцу, какими крепкими нитями он оказался внезапно связанным с этой страной. Это было что-то иное, чем вопросы мира, порядка и пользы, что-то глубокое, неосознанное, как сама жажда жизни.
«Большой змей» остановился у берега на расстоянии полета стрелы.
Олень протяжно протрубил в чаще, и ему ответило стадо, доплывшее до острова.
Викинги хлопотали вокруг двух лодок, закрепленных на корме корабля.
Эйрик ласково похлопал юношу по плечу:
— Запах листвы, травы и земли дурманит людям головы. Мне больше не удержать их на корабле. Идем же, Лейф, сын мой, охладим немного их пыл.
Лейф повернулся. Сидя на спине резвого деревянного дракона, он возвышался над палубой.
«Эйрик, они здесь, они пришли!» Эйрик не услышал его, так как эти слова вовсе не сорвались с уст Лейфа, «Они здесь! Они здесь!» Слова застревали у него во рту, как непрожеванные зерна.
На корме «Большого змея» викинги, готовя спуск лодки, не замечали ничего кругом.
Лейф спрыгнул на палубу и бросился
— Что с тобой, Лейф? Да говори же!
Лейф молча протянул руку в сторону реки.
Моряк удивился не меньше, чем Лейф, но у Эйрика изумление вылилось громким возгласом, который тотчас собрал всех вокруг вождя.
Скрелинги были перед ними.
Они заполнили реку, и число их было весьма внушительно. Двойной ряд длинных пирог — в каждой сидело по семи или восьми человек — преграждал проход между мысом и южной оконечностью Оленьего острова. В то же время другие лодки, отчалив от правого берега — Лейф насчитал их около пятидесяти — спешили занять свое место между лесом, в низовье реки, и песчаной косой острова на северо-востоке.
Скрелинги гребли молча. Их весла широким и размеренным взмахом как бы отталкивались от воды, и эти упругие толчки быстро гнали лодки вперед. Под ударами весел зеркальную гладь реки почти рябило. Чувствовалось, что все движения выполняются с точным расчетом, и усилия каждого отдельного гребца гармонично сливаются с усилиями всех.
Наблюдая за маневрами пирог в низовье реки, Лейф понял, как им удалось обогнуть мыс и дойти, не привлекая к себе внимания, до самого острова. Весла с закругленными концами поднимались и опускались без шума, напоминая обернутые тряпьем копыта лошадей, цокот которых не слышен на обледенелых дорогах.
Когда первая пирога флотилии в устье реки подошла на расстояние полета стрелы к острову, она остановилась, и все остальные, плывшие за ней с промежутками в десять футов, последовали ее примеру.
От мыса вверх по реке до лесной опушки в ее низовье триста пирог образовали правильный полукруг, в центре которого оказался Олений остров. Таким образом «Большой змей» попал в мешок, имея с тыла песчаный берег и лес.
Ближайшие пироги находились в двухстах футах от корабля. Лейф с первого взгляда убедился, что сидевшие в них люди были одного племени со встреченным в море скрелингом. Они расположились довольно далеко, и трудно было отчетливо разглядеть их. Однако резко очерченные лица медного цвета, темные волосы, перехваченные кожаными ремнями с заткнутыми в них одним, двумя или тремя перьями, длинные конечности, куртки из дубленых шкур, широкие штаны, украшенные полосками кожи, не оставляли никакого сомнения в их родстве с мертвецом.
Краснокожие люди сидели неподвижно на скамьях, сжимая в руках поставленные прямо перед собой и опирающиеся о дно пироги большие луки в пять футов длиной. У некоторых скрелингов на щеках и на лбу были нарисованы черные и оранжевые знаки, и Лейф заметил, что такие люди размещались на носу пирог и были освобождены от гребли.
Внезапно прозвучал звук сделанного из раковины рога, и тотчас же со стороны острова послышалось протяжное пение, время от времени прерываемое глухим гулом. В одно мгновение береговая полоса покрылась сотнями мужчин и женщин. Они выскакивали из-за высоких папоротников и колосьев дикого маиса, окаймлявших опушку леса.