Походный барабан
Шрифт:
— А есть ли в Кордове записи, — спросил я, — о войнах и сражениях? Я хочу найти сведения о смерти отца… если он действительно мертв.
— Письменные свидетельства?.. Сомневаюсь. Он — корсар, а таких было множество… Погибают многие, и доблести их остаются неведомыми навеки…
На следующий день, путешествуя уже в одиночку, я пересек Гвадалквивир по старинному каменному мосту, построенному ещё римлянами. Справа возвышалась Большая Мечеть — одна из крупнейших святынь мусульманского мира.
Базары и улицы кишели людьми всех рас и цветов кожи. Диковинные картины представлялись моим глазам; диковинные запахи раздражали мое обоняние; диковинные женщины ходили по шумным улицам, укрытые чадрой или с открытыми лицами, женщины с колышущимися бедрами и темными, выразительными глазами. Хоть я и был весь в пыли и устал от долгого пути, выражение их глаз говорило мне, что они находят меня не безобразным, — я приободрился и выпрямился в седле. Какому мужчине не по душе женское внимание?
Налево от меня открылся поворот на узкую улицу, тенистую и прохладную. Повернув коня, я пустил его шагом к этому приюту тишины, прочь от галдящей толпы. И сразу же шум и суматоха остались позади; но я совершенно не представлял себе, куда может привести меня эта улочка.
Дальше за поворотом начиналась другая улица, уходящая в лабиринт строений, но прямо передо мной были раскрытые ворота, конюшня, где кормили лошадей, а за ней виднелись деревья, зеленая лужайка и фонтан. Слева в отдалении стояла колоннада с грациозными мавританскими арками.
Не задумываясь, пустил я туда лошадь и, проехав через ворота, натянул поводья; стук подкованных копыт эхом отдался в каменных стенах. На минуту я остановился, упиваясь прохладой и красотой.
Мой взгляд привлекло какое-то движение. Под аркадой показался высокий старик.
— Мир и покой здесь у тебя, — сказал я.
— Разве юность ценит покой? — мягко спросил он, подходя ко мне. — Я полагал, что молодость стремится только к движению, к действию.
— Есть время для мира и время для войны. Перенестись с жарких равнин Андалусии в твой двор — все равно, что попасть в рай. Прости, что потревожил тебя, — я поклонился. — Да не уменьшится никогда твоя тень.
— Издалека ли ты прибыл?
— Из Кадиса. А до этого — с моря.
— Как ты попал сюда?
— Улица привлекла меня, твои ворота были открыты, я услышал звук плещущей воды и аромат садов. Если ты путешествовал, то знаешь, сколь желанны такие звуки.
— Зачем ты приехал в Кордову?
— Учиться. Я очень молод и не очень мудр — куда же ещё мне идти, если не в Кордову?
— Тебе недостаточно меча?
— Меча никогда не бывает достаточно. Разум — тоже оружие, но, как и меч, его следует оттачивать и держать острым.
— А почему ты хочешь учиться? Ты жаждешь достичь власти? Богатства?
— Я не знаю, чего возжажду завтра. Сегодня же я ищу только знания. Разум мой задает вопросы, на которые
— Прошу тебя, сойди с коня. Мой дом — твой дом.
Хозяин был стар, но красив, с гордой осанкой, в поношенном, но дорогом платье. Когда я стал было снимать с коня уздечку и седло, он покачал головой:
— О нем позаботится раб, и незамедлительно. Прошу тебя, входи.
Он провел меня по галерее в небольшую комнату с коврами, подушками и низеньким столиком. В алькове была устроена купальня с ванной, куда лилась вода.
— Освежись, а после поговорим.
Оставшись один в затененной комнате, я разделся и помылся, вытряхнул пыль из одежды. Оделся и, уже пристегивая скимитар, услышал, как поет девушка — красивый, сладкозвучный, часто повторяющийся припев. Я остановился и прислушался.
Вот это… это и составляет жизнь: миг спокойствия, струя, льющаяся в чашу фонтана, девичий голос… миг схваченной красоты. Кто истинно мудр, тот никогда не позволит такому мгновению ускользнуть.
Кто она? Поет ли она от любви или от тоски по ней?
Совершенно неважно, знаю ли я её, ибо она — это романтическая любовь, а любовь так часто таится в саду, за стеной, на сумеречной улице…
Открыв дверь, я вышел в галерею; за колоннадой солнце освещало сад, где росли гибискусы, розы и жасмин. Я немного постоял, давая схлынуть остаткам напряжения.
Ворота, впустившие меня сюда, были теперь закрыты и заперты изнутри на засов.
Глава 10
За пловом мой хозяин объяснил, что его зовут Ибн Тувайс и что он араб из Курайш — племени Пророка. Когда-то был и солдатом, и чиновником халифа.
— Я знал многих франков, а одно время был пленником в Палермо.
— Отец часто рассказывал мне об этом месте.
— Он умер?
— Так мне сказали; однако, возможно, человек лгал либо ошибался.
Как часто всякие истории рассказываются лишь для того, чтобы придать значительности рассказчику! Сплошь и рядом люди уверяют, что своими глазами видели то, о чем на самом деле только слышали…
— Что ты собираешься делать?
— Остаться здесь, учиться, познавать, прислушиваться к новостям. Недаром же сказано, что все новости стекаются в Кордову.
— Мой кров да будет твоим. Нет у меня сына, и «кисмет» — судьба — по доброте своей привела тебя ко мне. Ну, а кроме того, я не лишен источников сведений. Я постараюсь узнать о твоем отце. Его имя хорошо известно среди мореходов, и о нем наверняка станут говорить.
— Ты должен простить меня. Я не смогу разделить с тобой кров, если мне не будет дозволено платить за него. Таков обычай моего народа.