Похороны викинга

Рен Персиваль

– Спасены! – сказала театральным голосом Изабель, а когда я взглянул на нее, я увидел, как она вдруг окаменела и, широко раскрыв глаза, показала на стол.

«Голубая Вода» исчезла. Белая бархатная подушка была пуста, и стеклянный колпак ничего, кроме этой подушки, не покрывал.

Мы, вероятно, выглядели очень глупо, стоя все с вытаращенными глазами и безмолвно глядя на пустую подушку. В жизни моей я не видал большей пустоты, чем та, что была под колпаком.

Наконец тетя Патрисия нарушила оцепенение:

– Твоя шутка, Огастес? –

спросила она тоном, от которого слон почувствовал бы себя маленьким.

– Что? Я? Нет, в самом деле… клянусь, я его никогда не трогал… – заявил густо покрасневший Огастес.

– Значит, в этой комнате есть кто-то другой с очень своеобразным чувством юмора, – заметила тетя Патрисия, и я был доволен тем, что я был неудачливым шутником. Кроме того, мне было приятно, что тетя, прежде всего, вспомнила об Огастесе.

– Ты стоял у стола, Джон, – сказала она мне, – ты взял?

– Нет, тетя.

Когда Дигби и Майкл определенно заявили, что камня не трогали, она повернулась к девочкам.

– Неужели вы? – спросила она, поднимая брови.

– Нет, тетя, я слишком была занята борьбой с домовым, – попробовала пошутить Изабель.

– Нет, тетя, у меня камня нет, – сказала Клодия.

Леди Брендон и достопочтенный Фоллиот смотрели на нас с холодной строгостью.

– Не будем говорить об остроумии всей этой игры, – сказала тетя Патрисия, – но не кажется ли вам, что блестящая шутка зашла слишком далеко?

– Положи блестящую штуку на место, Джон, – сказал Огастес, – ты стоял рядом.

– Я уже говорил, что не трогал сапфира, – ответил я.

– Может быть, ты сам положишь ее на место? – спросил Дигби Огастеса, и голос его был непривычно сух.

– А может быть, ты это сделаешь? – огрызнулся Огастес.

Дигби, стоявший непосредственно позади него, поднял правое колено, и Огастес вылетел к самому столу. Это проявление дурных манер не вызвало замечания тети Патрисии.

– Нет у меня этой чертовой штуки! – кричал разъяренный Огастес. – Ее стащил кто-нибудь из вас, бандитов!

Положение было глупое и становилось все более неприятным по мере того, как губы тети Патрисии сжимались тоньше и брови сходились к переносице.

– Послушайте, злоумышленники, – сказала Изабель, – я сейчас потушу свет на две минуты. Тот, кто сострил, положит камень на место и останется неизвестным. Понятно? – И она пошла к выключателю у двери.

– Приготовьтесь! – сказала она. – Пусть никто не двигается с места, кроме злодея, а, когда я зажгу свет, мы снова увидим «Голубую Воду».

– Ерунда, – проворчал Огастес, и раньше, чем тетя Патрисия или капеллан успели что-либо сказать, свет погас.

Мне пришла в голову неожиданная мысль. Надо узнать, кто именно сыграл глупую шутку и потом сказал глупую ложь. Поэтому я быстро шагнул к столу, нащупал его край правой рукой, а левую, широко проведя по воздуху, положил на стеклянный колпак. Тот, кто будет класть сапфир на место, должен будет тронуть мою руку своей, и я его схвачу. Я,

может быть, не был бы так заинтересован в уличении шутника, если бы два раза мне не было сказано, что я стоял ближе всех к столу, когда погас свет. Мысль Изабели была превосходна, но я не считал необходимым оставаться под подозрением, особенно из-за этого осла Огастеса.

Итак, я стоял и ждал.

В огромной комнате было совершенно тихо.

– Не могу этого сделать, сапоги скрипят, – неожиданно сказал Дигби

– Не могу найти колпака, – сказал Майкл.

– Еще минута! – сказала Изабель. – Злодей, торопись!

И тогда рядом с собой я услышал чье-то дыхание и почувствовал прикосновение к моему локтю. Меня тронули за руку, и обеими руками я схватил руку шутника.

Это была мужская рука в плотном рукаве пиджака и с накрахмаленной манжетой. Если бы это была женская рука, я бы ее отпустил. Конечно, Огастес. Так похоже на него: сыграть дурацкую шутку и потом воспользоваться темнотой, чтобы ее исправить. Я не завидовал ему. У тети Патрисии будет не очень приятное выражение лица, когда она увидит, что я его поймал. К моему удивлению, он не пытался освободиться, и я приготовился к тому, что он внезапно рванет руку и исчезнет. Но он не двигался.

– Я буду считать до десяти, а потом зажгу свет. Готов ли ты, злодей?

– Я положил камень на место, – сказал Дигби.

– Я тоже, – сказал Майкл где-то рядом со мной.

– И я, – отозвалась Клодия.

Изабель зажгла свет, и я увидел, что крепко держу руку моего брата Майкла. Я был изумлен до крайности.

Конечно, это был пустяк: бездарная шутка и бесцельная ложь. Но это было так не похоже на Майкла. Особенно невероятно было, чтобы он что-нибудь сделал и не признался. Удивление мое увеличилось, когда он сказал:

– Значит это был я, Джон? Бедный Немощный Джест!

Я чувствовал острую боль от происшедшего и, повернувшись к Огастесу, сказал:

– Извини, Огастес, я думал, что это ты.

– Довольно разговаривать! – ответил он. – Кладите чертову штуку на место, вы мне надоели!

Кладите на место? Я посмотрел на подушку. Она все еще была пуста. Я взглянул на Майкла, и он взглянул на меня.

– Положи ее на место, Майк, – сказал я. – Это, конечно, было очень весело и остроумно. Не сомневаюсь. Но, кажется, я начинаю соглашаться с Огастесом. Пора положить ее на место.

Майкл долго и внимательно на меня посмотрел.

– Хм, – сказал он.

Изабель от двери подошла к нам.

– Я думаю, что вы тут что-то напутали, – сказала она. – Положи камень, Майк, и давайте танцевать. Можно будет потанцевать, тетя?

– Конечно, – сказала тетя Патрисия, – как только мы поблагодарим находящегося среди нас остряка.

Я пожалел того, кто окажется этим остряком, несмотря на все неприятности, которые он мне доставал. Капеллан по очереди посмотрел нам всем в глаза и ничего не сказал. Тетя Патрисия сделала то же. Мы стояли и молчали.