Похороны викинга
Шрифт:
Когда пришла моя очередь спуститься, я больше обрадовался сравнительной прохладе и темноте казармы, чем еде и вину. Моя голова буквально разрывалась от нестерпимой боли.
– Morituri te salutant и так далее, – сказал Кордье, поднимая кружку вина.
– Глупости, – ответил я.
– Я умру до заката, – сказал Кордье. – Это место скоро будет могилой. Госпожа Республика, идущие на смерть приветствуют тебя!
– Это от жары, – заметил Майкл. – Как бы то ни было, лучше умереть в бою, нежели после боя быть приконченным Лежоном… Если я умру, то мне хотелось
– Он великолепный солдат, – сказал я.
– Замечательный, – согласился Майкл. – Простим его.
– Охотно прощу, если он умрет, – сказал я. – Боюсь, что если он и мы останемся в живых после сегодняшних развлечений, то нам не придется думать о прощении…
– Да, – сказал Майкл. – А знаешь, мне кажется, что каждый раз, когда падает солдат, ему одновременно приходят в голову две мысли: так ему и надо, мятежнику, – думает он, а потом добавляет: одним защитником форта меньше.
– Он прохвост, – заметил я. – Я видел, как он бросил двух умирающих солдат в амбразуру. Ему это доставляет удовольствие.
– Это не только удовольствие, это тактика, – ответил Майкл, вытирая губы и зажигая папиросу. – Он хочет заставить туарегов думать, что у нас нет ни одного убитого. Или что у нас столько народу, что мы имеем возможность все время заменять своих раненых… У туарегов биноклей нет, и они не увидят, кто стоит в амбразуре, живой солдат или мертвый.
– А что будет, когда у нас не хватит народу, чтобы поддерживать достаточной силы огонь? – спросил я.
– Он, может быть, надеется к этому времени получить подкрепление, – предположил Майкл.
– Он определенно на это надеется, – вставил Сент-Андре. – Дюпрэ мне об этом рассказал. Эта хитрая скотина Лежон каждую ночь высылал двух арабов-разведчиков с приказанием полным ходом гнать в Токоту за подкреплением, как только они услышат из форта выстрел.
– Черт! – воскликнул я. – Теперь я понимаю, он не хотел посылать в Токоту за помощью для усмирения мятежа, но не имел ничего против того, чтобы оттуда прибыл отряд на основании ошибочного сообщения араба-разведчика об атаке форта.
– Молодец, – согласился Майкл. – Он знал, что когда этот самый заговор будет подавлен, у него не хватит силы защищать форт даже от маленького отряда туарегов.
– Да, – сказал Кордье, – он хотел спасти форт и заодно свою репутацию. При первых же выстрелах по мятежникам арабы поскакали бы в Токоту, и прибывшая оттуда колонна нашла бы Лежона подавившим мятеж и вообще героем… А теперь завтра утром в Токоту узнают о нападении на нас туарегов. Значит, послезавтра здесь будет подкрепление.
– Интересно, где мы будем послезавтра, – заметил я.
– В аду, мои дорогие друзья, – улыбнулся Кордье.
– А что если наших арабов-разведчиков захватили в оазисе и сделали из них котлеты? – спросил Майкл.
– Я говорил об этом Дюпрэ, – ответил Кордье, – но Лежон, каналья, и это предвидел. Им было приказано днем стоять в оазисе, а на ночь разделяться, уходить в пустыню и нести охранение одному с севера и востока, а другому
– Наверх! – заорал Болдини, и мы выбежали на крышу. Раненые уже стояли на местах. Двое из них лежали. По обе стороны от меня стояли мертвые солдаты с винтовками. Пустыня передо мной была совершенно безжизненна. Не было видно ничего, кроме песка и камней, расплывавшихся в струях знойного воздуха.
– Пальмы! – вдруг закричал сверху Шварц. – Они лезут на пальмы! – Он поднял винтовку и выстрелил. Это были его последние слова. Раздался залп, и он упал. Пули щелкали по внутренней стороне стены. Застрельщики туарегов влезли на пальмы и сверху стреляли по крыше. Одновременно был открыт сильный огонь с кольца песчаных холмов.
– Беглый огонь по пальмам! – закричал Лежон. – Сержант Дюпрэ, возьмите половину людей со всех трех стен, кроме обращенной к оазису… Огонь по пальмам… Брандт, на вышку! Живо!
Я оглянулся, заряжая винтовку, и увидел, как Брандт взглянул на вышку и потом на Лежона. Одновременно рука Лежона опустилась на приклад револьвера, лежавшего в кобуре. Брандт взбежал по лестнице и начал стрелять так быстро, как только мог перезаряжать винтовку.
Майкл все еще стоял на ногах, но его сосед перевернулся и рухнул, хватаясь руками за горло, из которого хлестала кровь. Когда я снова взглянул, Лежон, поставил его в амбразуру. Минуту спустя сверху раздался дикий крик, и я увидел, как Брандт, ударившись спиною о поручни, перевернулся и со страшным грохотом распластался на крыше.
– Установите эту падаль, сержант Дюпрэ, – закричал Лежон. – Хэфф, ступай наверх. Ты тоже очень храбрый… Один из тех, которые готовы рисковать. Живо!
Шварц, Брандт, Хэфф. Несомненно, следующими будут Деляре и Вогэ. А потом Колонна, Готто и Болидар. Гунтайо уже убит… Почему он не посылает наверх Майкла? Вероятно, он хочет сохранить его, Сент-Андре, Кордье, Мари и меня до тех пор, пока все вожаки мятежа не будут перебиты… Даже после победы ему нужно иметь несколько солдат: туареги могут вернуться.
Я взглянул на Хэффа и увидел, что он лежал позади трупа Шварца и стрелял через него, как через бруствер. Я старался сообразить, сколько времени продолжалась эта вторая перестрелка, но не мог. Потом думал о том, выдержим ли мы до ночи, когда туареги не смогут стрелять из-за темноты… Будут ли туареги продолжать бой при лунном свете? Едва ли. Обычно они ночью не дерутся. Скорее всего, что на рассвете они попытаются вторично нас атаковать.
Было невыносимо трудно стрелять. Глаза и голова страшно болели. У меня было ощущение, будто мой череп открывается и закрывается, обнажая мозг, и мозг сморщивается от страшной жары. Каждый выстрел отдавался ударом по голове тяжелого молота. Я почти совсем обессилел к тому моменту, когда огонь туарегов вновь ослабел и прекратился.