Похоть
Шрифт:
Кое-кто сегодня снова не появился в церкви, где со статуй сочатся капли, а иные снова не оказались среди избранных. Лесоруб под своей задубелой кожей и под звучащую сводку погоды проживает короткую жизнь в своей жене, работающей в универмаге. Ее становление прошло от школы до сеновала, и вот их уже трое, и они радуются жизни на кухне, в их жизненной мастерской, где их отделывают и не обтесывают, потому что другого помещения у них нет. Им приходится оставаться друг с другом. Природа сколачивает человека по его натуральной мерке, а затем приводит его в трактир, чтобы человеку можно было выступить из берегов. Дома он застывает перед продуктами своих чувств, перед детьми, и размышляет о том, как бы ловчее гонять их по дому и размазывать по стенкам. Иногда дети здесь кончаются раньше, чем их успевают создать родители, шоркаясь друг о друга слизистыми оболочками. При этом требуется гарантировать постоянство и развитие, в то время как хозяева страны отравляют деревья в округе, а бумага, которую делают рабочие, через пятьдесят лет растает, словно знамения на небе. Бесполезная, как их гнев. Напрасная, как вопрос, носить ли женщине брюки или юбку — брюки ей дома
Как их травмы, которые они получают на работе, пока не окажутся совсем непригодными для употребления, тогда и их удовольствия быстро улетучиваются. У колонки они подставляют ладонь под струю. И чувствительная грудь женщины перетекает в бесформенную нижнюю часть ее тела, где ветвится растение, в которое с яростью вгрызается врач. В больницу по пустякам не ложатся. И в какой-то момент беснующиеся вдруг ощущают голод и стреляют себе прямо в голову из охотничьих ружей, которые заводятся в потаенных уголках домов, словно плесень. По меньшей мере, они нашли в вас усердного и честного мастера, чтобы ребенок, прежде чем наложить на себя руки, выучился на автомеханика.
Жена директора прихорашивается — это написано у нее на лице. Она расфуфыривается. Природа предоставляет ей для этого свой покров. Женщина под слоем косметики, с которой она ощущает себя человеком, преодолевает большее пространство, чем образуют все горы, вместе взятые. Поэтому она не надеется на природу в том, что касается ее лица. Великая сила природы затрудняет ей дыхание, и женщина садится в свою машину. И вот в отчем крае воображения она видит своего нового оруженосца, и на себя она смотрит совсем другими глазами. Пусть ее предчувствия попадут в цель! Вокруг на нее глазеют птичьи головы потерянных людей, насаженные на колья ее забора. Женщины в деревне смотрят так, словно никогда не видели других стран, кроме своих маленьких владений, где по вечерам их повелители вдыхают в них свое дыхание. Еще от своих матерей они научились постоянно обращать внимание на деньги и дивиться тому лику, который на них изображен. Между сотенной и тысячной огромная разница! Между ними лежит целый мир, способный перебросить мост через пропасть. Женщина на автомобиле наматывает на колеса серпантин шоссе. Ей снова хочется, чтобы молодой человек, лекцией которого она вчера наслаждалась, как можно скорее обратил на нее свою сильную речь. Женщина является среди нас, у подножия недоступных лестниц. Горы испещрены ущельями, но мы остаемся внизу, мы слишком беспомощны перед диким началом в нас. Молодой человек широко раскроет глаза, когда увидит новую прическу. Примерно так обстоит дело с людьми, которые находятся как раз посередине: между своими животными, о которых они заботятся, — сотни форелей сдохли в ручье, потому что слишком быстро сбросили воду с плотины, — и своей работой, которую они себе обеспечили. Работа — небрежный подарок владельца фабрики. Так мы описываем дитя и его умственное содержимое.
Они резвятся на склонах. Вверх по уступам горы подъемники тянут свой груз в водоотталкивающей упаковке, на котором болтается карточка с приглашением от матушки-природы, запаянная в пластиковую оболочку. Да, земля эта жутко расцвела под их лыжами, расцвела там, где она изначально была столь многогранной или просто с выступающими гранями скал. Снежные пушки выплевывают заряды прямо перед буйнопомешанными туристами из Вены, приехавшими на один день. Каждый из них считает себя снежным снарядом, крутым асом. Здесь мы, пожалуй, задержимся подольше, мы существуем на белом свете уже несколько эонов, чтобы изменить мир, а здесь он заканчивается прямо под нами. Лыжники только заигрывают с ландшафтом, не бойтесь, они не слишком робкие. Они странствуют по земле, гордо неся свои гигантские причиндалы, и готовы затоптать любой костер. Страсть к скорости увлекает горожан к самым вершинам, и та же скорость вновь швыряет их вниз. О, если бы они еще раз могли как следует выйти из себя! Они бы облетели вокруг солнца, честные мастера, демонстрирующие, что они могут сделать из себя и из других. Они смешались с другими людьми и произвели на свет новых спортсменов. Их дети закончат лыжные курсы, сохраняя швы своих родителей на лице. Спорт — это болезненное ничтожество — отчего же именно вам от него отказываться, если вам особо нечего терять? Дорогая мебель здесь не выставлена, однако стоимости комбинезонов, оснастки и роскошных аксессуаров вместе с совершенно не подходящими и абсурдными головными уборами не положено никакого предела, а если таковой и имеется, то через эту горку все просто перепрыгивают! А за этой горкой вырастает другая, и она примет на себя все, что в нас помещается. К Альпам давно примерились острые зубы моды, смертей и постоянных привычек, а по вечерам мы покатываемся со смеху, слушая местного шута с гармошкой, шмыгающего между нами. Вокруг спят деревенские жители. Когда эти люди по утрам отправляются на работу, горы перед ними не расступаются. Они подпрыгивают на каждой кочке, когда едут на велосипедах или пристегнувшись к сиденью малолитражек, пока им, наконец, не будет позволено распахнуть ворота, ведущие в ухоженный парк служащих. Да, многим удается карьера, если их ноги и чувства хорошо подбиты железом. Прошу тишины. В конце концов, и здесь люди работают перед своими животными, каждый в собственной клетке.
Никто не протянет руку и не схватит этих горнолыжных тварей, буравящих в земле воронки, не воспрепятствует им в этом. Никто не свободен от земных законов, которые гласят, что тяжелый предмет всегда должен падать вниз, иначе им придется испытать это на собственной шкуре. Многие носят солнечные очки. Они разглядывают друг друга и думают о еде. Вечером планируется переспать с кем-нибудь по правилам французской «новой кухни»: порция маленькая, но изысканная. Погода источает из своей тарелки багровый пар, стучат вилки, склоняются золотые головки, горы застыли в тишине. Тысячи бесшабашно-непристойных людей швыряют себя вниз по крутым склонам. А несколько сот лишних людей производят бумагу — товар, обесценивающийся
Женщина отважилась поехать в окружной город, туда, где ее муж парковал свою машину и вдыхал горячий пар в сауне. Ничего не поделаешь. На его мошонке и на выступах, косо пристроенных на площадке его гениталий, повисла его собственная жена, рядом с которой директор обретает сон, когда отправляется на поиски покоя. Жена стала его излишеством, он изливается в нее, пока она не переполнится через край. Мужчина существует для того, чтобы дать женщине позаботиться об одной мелкой штуковине на его теле, а женщины одеваются столь рискованно, чтобы обновить мужскую плоть! Соответствующие апартаменты отмечены красными фонарями, светящими из окон, но посетителей здесь намного меньше, чем прежде. Чтобы перевести дыхание, мужчины все чаще умело берут фиговые плоды своих женщин в ладони и выдавливают из них сок. Перед этим они стреноживают своих домашних животных, чтобы вновь застать их там, где оставили, прикрыв их тела очередной обновкой. Нынче они со своими женами накоротке и не считают их ровней себе.
Солнце освещает дорогу. Вдоль нее стоят деревья. Теперь и с ними покончено.
Новомодная болезнь устилает вам путь в привычные половые щели, уважаемые господа, туда, откуда вы раньше постоянно хотели дать деру. Теперь это стало вопросом жизни — вы можете доверять своей партнерше, иначе вам остается только прямая дорога к врачу. А ведь прежде перед вами, казалось, были открыты все пути, на которые вы, излюбленные путешественники, сворачивали, ощущая счастье от вашего бессмертия и исполняя на вашей карманной гармонике разные номера. Как часто вы расстраивались из-за своих бесплодных инструментов! Нынче все мы, глядя друг на друга, крутим рукоятку и, дымясь от жадности, подаем себя под своим собственным соусом. Отвратительный завсегдатай полового чувства теперь питается только дома, ведь там вкуснее всего. Наконец-то мужчина соответствует своей штуковине, которая болтается на нем и встает на дыбы. Раньше при каждой возможности он окорачивал жену как живую изгородь, а теперь он сам дико разрастается перед ней. Такая вот малость! Каждый должен обучиться обращению с ней, чтобы отполировать задницу своей партнерше и упокоиться с миром, ведь прежнего простора в выборе других партнеров больше нет, а эта женщина достаточно просторна! Нынче мужчины стали дороднее, и теперь им ближе и роднее чувства, за которыми далеко ходить не приходится.
Прежде мужчине любую женщину готовили по его желанию. Нынче он опрастывается в собственную жену, уж она-то снова ополоснет его столовый прибор. Отвратительный гость наслаждается ее ягодицами, согретыми простыней. Он полностью сосредоточен на том, чтобы поддерживать эрекцию на заросшей лужайке своего таза, в котором все булькает и пузырится. Он живет в постоянном страхе, что утратит форму и что его заменит какой-нибудь любезный незнакомец. Да, похоть. Все хотят выстроить себя из нее! Но вот использовать ее как строительное основание я бы вам, будь я на вашем месте, не советовала.
Вечные странники крадутся, словно дикие звери, по улицам в пышном цвету, сбрасывая вниз обломки скал. Для мощных взрывпакетов им, этим мужчинам, требуется милое и уютное лоно, в котором они могли бы постоянно обитать. Пока они в стаде, они еще робки, и мясистые заряды их покрыты потом прозрачных пластмассовых пленок. Но скоро, когда солнце обожжет их своими лучами, они восстанут, сок потечет из узенького канальца, становящегося все шире и шире, а потом солнце ударит во всю мощь, влажная мусорная свалка взорвется, и резкий запах их пола разнесется над автомобильными стоянками. Зрачки сужаются в напряжении, когда они пытаются сравнить и сравнять дважды два, до тех пор, пока их колымага не приземлится где-нибудь в канаве и их желания, освободившись от сбруи, не отправятся побродить в поисках нового животного, которое могло бы их оттуда вытянуть. Мужчины не зря пожили на этом свете. Им писают прямо в лицо, когда они того захотят, и они тихо лежат под половым кустиком, растительность которого оберегали. Теперь кустик поливает их сам. За какую-нибудь новую брошку на такое способна дома даже прохладная Герти, если крепко сжатым кулаком как следует двинуть в ее унавоженную грядку, чтобы земля разверзлась, а она сама оттаяла и расслабила свой мускул. Такое удовольствие может позволить себе каждый из нас, не прячась в нашем унынии, в нашем укрытии, где нас окружает одна только мебель. Мы ведь люди, постоянно следящие за собой, чтобы не понизились наши жизненные стандарты.
Время съедает похоть, с которой мы пронзаем друг друга и пронзительно кричим, поскольку по утрам принято укладывать еще более пространное тело рядом с нашим мусорным отвалом. А вот те, кто устал от жизни, те едят друг друга поедом вместе с кожей и волосами. Им легче, им не нужно следить за фигурой или обесцвечивать волосы, они сами бесцветны. Они топчутся перед фабричной машиной, стаптывая подметки, и постоянно подметают вокруг себя. И когда они оглядываются вокруг, то видят, что стоки из прокладываемой канализации загрязняют ручей. И весь их труд, весь труд, который они проделали, давит сухими брикетами им на грудь. А директор фабрики, поддерживаемой государством и перекачиваемой за границу, желает только одного — прыскать в эту чуму болотную, в свою жену. Она источает опасность с вечера до утра. Как он отваживается забираться к ней в задницу, туда, где плотник не поставил затычку? Когда же святому Губерту, покровителю охотников и его егерю, будет позволено уснуть прямо в остро пахнущей лисьей норе, в которой его поймали? Кто, если не он, опустится перед женой на колени, получит удар по нервам и ответит на него ударом прямо в ее складки, в одну за другой? Она являет свой лик сверху, а его обещания несутся снизу, из торговой палатки, слетая с раздвоенного языка его плоти. Ветер овевает поля, и женщины постоянно кружат вокруг нас. Мы питаемся ими, питаемся вместе с ними. И наше оживленное движение не мешает жителям ближайших домов, оно направлено туда, где они могут регулировать свое собственное движение.