Похождения бравого солдата Швейка (с илл.)
Шрифт:
Вольноопределяющийся бросил кусок мяса обратно, показав этим, что отказывается от всяких привилегий. В кухне, однако, ничего не поняли и сочли, что батальонный историограф остался недоволен предложенным куском, а потому кашевар шепнул ему, чтобы он пришёл после раздачи обеда, — тогда он, мол, отрежет ему часть от окорока.
У писарей тоже лоснились морды; санитары, казалось, так и пышут благополучием. Рядом со всей этой благодатью валялись ещё не прибранные остатки недавних боёв. Повсюду были разбросаны патронные обоймы, пустые жестяные консервные банки, клочья русских, австрийских и немецких мундиров, части разбитых повозок, длинные окровавленные ленты марлевых бинтов и вата. В
Так как здесь проходили и располагались лагерем войска, то повсюду виднелись кучки человеческого кала международного происхождения — представителей всех народов Австрии, Германии и России. Испражнения солдат различных национальностей и вероисповеданий лежали рядом или мирно наслаивались друг на друга безо всяких споров и раздоров.
Полуразрушенную водонапорную башню, деревянную будку железнодорожного сторожа и вообще всё, что имело стены, изрешетили ружейные пули. Завершая картину прелестей войны, неподалёку, из-за холма, поднимались столбы дыма, будто там горела целая деревня или осуществлялись крупные военные операции. Это жгли холерные и дизентерийные бараки — на радость господам, принимавшим участие в устройстве этого госпиталя под протекторатом эрцгерцогини Марии. Господа эти крали и набивали себе карманы, представляя счета за постройку несуществующих холерных и дизентерийных бараков.
Ныне одна группа бараков расплачивалась за все остальные, и в смраде горящих соломенных тюфяков к небесам возносились все хищения, совершённые под покровительством эрцгерцогини Марии.
На скале за вокзалом германцы поспешили поставить памятник павшим бранденбуржцам с надписью: «Den Helden von Lupkapass» 278 , с большим германским орлом, вылитым из бронзы, причём в надписи на цоколе отмечалось, что эта эмблема отлита из русских пушек, отбитых при освобождении Карпат германскими полками.
278
Героям Лупковского перевала (нем.)
В этой странной и до тех пор непривычной атмосфере батальон отдыхал после обеда в вагонах, а капитан Сагнер вместе со своим адъютантом всё ещё не могли с помощью шифрованных телеграмм договориться с базой бригады о дальнейшем маршруте батальона.
Сообщения были невероятно путанны. Из них можно было заключить единственно, что им вовсе не следовало ехать на Лупковский перевал, а, добравшись до Нового Места у Шятора, двигаться в совершенно другом направлении, так как в телеграммах шла речь о городах Чоп — Унгвар{196} — Киш-Березна{197} — Ужок.{198}
Через десять минут выяснилось, что сидевший в бригаде штабной офицер — форменный балбес: в батальон пришла шифрованная телеграмма, где он спрашивал, говорит ли с бригадой восьмой маршевый батальон Семьдесят пятого полка (военный шифр С3). Бригадный балбес удивился, получив ответ, что на проводе седьмой маршевый батальон Девяносто первого полка, и спросил, кто дал им приказ ехать на Мукачево по военной железной дороге на Стрый, тогда как их маршрут через Лупковский перевал на Санок в Галицию.
Балбес был потрясён тем, что ему телеграфируют с Лупковского перевала, и послал шифрованную телеграмму: «Маршрут остаётся без изменения:
По возвращении капитана Сагнера в штабном вагоне начинали говорить о явной бестолковщине, делая намёки на то что, не будь германцев, восточная военная группа совершенно потеряла бы голову.
Подпоручик Дуб попытался выступить в защиту бестолковщины австрийского штаба и понёс околесицу о том, что здешний край был опустошён недавними боями и что железнодорожный путь ещё не мог быть приведён в надлежащий порядок.
Все офицеры посмотрели на него с состраданием, словно желая сказать: «Этот господин не виноват. Уж таким идиотом уродился». Не встречая возражений, подпоручик Дуб распространялся о великолепном впечатлении, которое производит на него этот разорённый край, свидетельствующий о том, как умеет бить железный кулак нашей армии. Ему опять никто не ответил. И он повторил: «Да, безусловно, разумеется, русские отступали здесь в страшной панике».
Капитан Сагнер про себя решил, что, когда они будут в окопах и положение станет особенно опасным, он при первом же удобном случае пошлёт подпоручика Дуба за проволочные заграждения в качестве офицера-разведчика для рекогносцировки неприятельских позиций. А поручику Лукашу, высунувшемуся так же, как и он, из окна вагона, шепнул сгоряча:
— Послал чёрт на нашу голову этих штатских! Чем образованнее, тем глупей.
Казалось, подпоручик Дуб никогда не замолчит. Он пересказывал офицерам всё, что читал в газетах о карпатских боях и о борьбе за карпатские перевалы во время австро-германского наступления на Сане.
Он рассказывал так, будто не только участвовал, но и сам руководил всеми операциями.
Особенное отвращение вызывали его изречения, вроде «Потом мы двинулись на Буковско, чтобы обеспечить за собой линию Буковско — Дынув, поддерживая связь с бардеевской группой у Большой Полянки, где мы разбили самарскую дивизию неприятеля».
Поручик Лукаш не выдержал и вставил, прервав подпоручика Дуба «О чём ты, по-видимому, ещё до войны говорил со своим окружным начальником?»
Подпоручик Дуб враждебно взглянул на поручика Лукаша и вышел из вагона.
Воинский поезд стоял на насыпи, а внизу, в нескольких метрах под откосом, лежали разные предметы, брошенные русскими солдатами, которые, по-видимому, отступали по этому рву. Тут валялись заржавленные чайники, горшки, патронташи. Здесь же среди разнообразнейших предметов виднелись мотки колючей проволоки и снова окровавленные полосы марлевых бинтов и вата. В одном месте надо рвом стояла группа солдат, и подпоручик Дуб тотчас заметил, что находящийся среди них Швейк что-то рассказывает.
Он отправился туда.
— Что случилось? — раздался строгий окрик подпоручика Дуба, который вырос прямо перед Швейком.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, — ответил за всех Швейк, — смотрим.
— На что смотрите? — крикнул подпоручик Дуб.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, мы смотрим вниз, в ров.
— А кто вам разрешил это?
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, такова воля нашего господина полковника Шрёдера из Брука. Когда мы отправлялись на фронт, он в своей прощальной речи велел нам, когда будем проходить по местам боёв, сугубое внимание обращать на то, как развивалось сражение, чтобы извлечь пользу для себя. И вот здесь, господин лейтенант, в этом рву, мы видим, что солдату приходится бросать при отступлении. Осмелюсь доложить, господин лейтенант, мы здесь поняли, как глупо, когда солдат тащит с собой всякие лишние вещи. Этим он понапрасну отягощает себя. От этого понапрасну утомляется. Когда солдат тащит на себе такую тяжесть, ему трудно воевать.