Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

Марат Жан Поль

Здесь видна Флора, окруженная маленькими гениями, подносящими ей цветы. Там Помона в кругу других гениев, которые приносят ей плоды. Дальше вакханки приглашаюсь бога вина наполнить свой радостный кубок. Еще далее пастухи приносят жертву Пану.

Внешность дворца отвечает великолепию окружающего, а внутренность кажется храмом сладостной неги. Все, что искусство когда-либо изобрело для услады жизни, здесь выставлено со вкусом; все внушает любовь и дышит наслаждением. Я без устали любовался: в своем восхищении я полагал, что нахожусь в одном из тех дворцов, которые озаботился украсить

блестящий вымысел.

Посол, ты знаешь, — один из тех сибаритов, которых открытый и довольный вид указывает на свободное и радостное сердце, — один из тех любезных безумцев, которые хотят лишь забавляться. Он радушно нас принял и, показав нам богатую золоченую мебель и другие редкости этого очаровательного жилища, свел нас в цветущую беседку, где мы нашли изящно накрытые столы.

Он принимал нас у себя с очаровательною грациею. Чтобы поддержать веселье, он собрал вокруг нас все наслаждения; можно было подумать, что они знают его голос и сбегаются по зову к нему толпою.

Нам подавали красивые пастушки, одетые в белое и увенчанные цветами; было чудное вино и музыка, которую могли бы слушать за столом боги.

После обеда общество разделилось — разошлись в разные стороны. Я присоединился к Люциле, и мы отправились в рощу.

Едва мы прошли шагов триста, как очутились против грота, откуда вытекал ручей, который, разделившись на несколько струй, извивался по зелени; мы уселись на траву, усеянную фиалками и подснежниками.

Люцила принялась смотреть на воду, которая убегала, шепча что-то. Вскоре легкие зефиры стали играть с ее белокурыми локонами и своим ласкающим, похотным дыханием возбуждать чувства, между тем как влюбленные птички на окрестных кустах рассказывали друг другу свои муки.

Я был у ее ног, занятый ее созерцанием; никогда она не казалась мне такой прекрасной. Видя юную свежесть, цвет лилий и роз, призывающие поцелуй румяные губки, улыбку грации, глаза, полные нежности и огня, я забыл, что люблю смертную.

Я чувствовал себя возбужденным.

Влияние чарующего времени года, когда природа приглашает к любви все свои создания, нежные взгляды, которые время от времени бросала мне Люцила, мелодичные ласкавшие слух звуки окончательно опьянили мое сердце, уже согретое музыкою, вином и возбуждающими страсти картинами.

Я схватил Люцилу около пояса, взял ее руку и стал ласкать милую теми робкими ласками, которые любовь, кажется, крадет у стыдливости. Люцила сделала легкое усилие, чтобы освободиться, я противопоставить нужное сопротивление.

Мои с нежностью остановившееся на ней глаза встретились с ее глазами, и наши взоры слились в тихом томлении, которое я принял за нежное признание.

Мое сердце упивалось сладостной истомой; когда внезапное возбуждение овладело моими чувствами, глаза мои загорелись и пожирали ее прелести.

Затем, уступая вдруг любовному восторгу, я покрыл ее лицо поцелуями, я приложил губы к ее прекрасной груди, я дерзнул вопреки ее воле приблизить ищущую руку...

Рассерженная Люцила поставила предел моей смелости и покинула меня с негодующим видом. Мгновенно, как под влиянием чар, опомнившись от моего безумия, я бросился за ней, прося прощения;

она не удостоила меня выслушать.

Охваченный глубокою горестью, я шагал в молчании рядом с нею, опустив голову и не осмеливаясь поднять глаз.

Пред тем, как присоединиться к обществу, я старался принять прежний веселый вид, чтобы не дать пищи подозрениям; но не мог: смех мой был деланным, в сердце была смерть, и я постоянно обращал взоры к Люциле, которая украдкой бросила мне несколько взглядов.

Остаток дня прошел в играх, но я не принял в них никакого участия; все меня тяготило; я с неудовольствием смотрел, как забавляются другие, и вздыхал только по минуте отъезда.

Она настала наконец, эта желанная минута.

Лодка отчалила и режет волну. Уже берег убегал далеко от нас, и мы начали терять из виду очаровавшую нас утром ликующую картину, когда внезапно поднялся свежий ветер; вскоре поверхность вод покрывается рябью, паруса надуваются, ветры срываются, и наша хрупкая ладья отдана на произвол волн.

Гребцы удвоили старание, чтобы достичь гавани, но тщетно. Ярость ветров усилилась, и мы отнесены в противную сторону, к подводным камням.

Мы видели, как валы разбивались о скалы, покрывая своею бессильною, тщеславною пеною их неподвижный громады.

Мы были уже близки к гибели, когда течение вынесло нас на простор; но мы избегли одной опасности, чтобы, как оказалось, подвергнуться другой: волны подымались на чудовищную высоту и, казалось, хотели сомкнуться над нами.

Однако после упорной борьбы с ветрами и волнами, мы попали в маленькую бухту.

Небо было покрыто темными облаками; молнии зажигались в их недрах и, извиваясь, спускались в соседний лес.

Подавленность и смятенье усиливались между нами. Устрашенные женщины искали, где спрятаться. Люцила, бледная, онемевшая, трепещущая, ищет убежища в моих объятиях и покоится в сладостном забытье на моей груди.

Признаться ли тебе, Панин! — очарованный тем, что чувствовал в своих объятиях мое кроткое сокровище, я не досадовал на эту бурю.

Ночь усилила мрак; молнии прорезали тучи, грозы летали отовсюду, гром гремел в глуби небес; его продолжительные раскаты слали ответ с одной стороны на другую; ветры дули все с большею порывистостью, и пенящиеся валы, устремившись в воздух, казалось, открывали при свете; небесных огней самое дно пучин.

Полумертвая Люцила, держа мою руку, сказала мне, почти потухшим голосом:

«Друг! бег нашей жизни закончен; смерть сейчас устремит нас в эти глубокие бездны; пусть ничто, по крайней мере, не вырвет нас из взаимных объятий, и пусть у нас будет одна могила!»

Хотя мое мужество начинало колебаться, я постарался ее успокоить; затем оба, собравшись в молчании с духом, мы заключили друг друга в тесные объятия и ожидали, когда жестокая судьба распорядится нашими днями.

Наконец, вихри стихают, тучи прорываются, обильный дождь изливается на нас, серебряный шар луны показывается за облаками; ее трепетный блеск горит на поверхности неспокойной волны; облака рассеиваются, небо проясняется, и чарующим зрелищем является лазурь небесного свода, усеянного блестящими звездами.