Похождения в Амстердаме
Шрифт:
— Да перестань, еще одна дева в беде! Ты это обожаешь.
— Не без этого. Послушай, Вик, если хочешь знать правду, я подумал, что американец мог назвать этим людям ее имя. Но в принципе это не мое дело. У меня такое ощущение, что она знала, куда впутывается.
— Но кроме девушки есть что-то еще, так?
— Для начала, двадцать тысяч евро. В конце концов, я выполнил работу, на которую меня наняли. Допустим, американец не выкарабкается, и я не смогу получить эти деньги. Но две обезьяны уже у меня. Может, я смогу добыть третью и…
—
— Я буду осторожен.
— Но зачем так рисковать? У тебя уже есть шесть тысяч евро и, скорее всего, за книгу мне удастся выручить более крупную сумму.
— Если я смогу решить проблему портфеля.
— Да, конечно. Как насчет того, чтобы я кое-кому позвонила?
— Не стоит. Во всяком случае, пока. Подожди. Я хочу все обдумать. И вот что, Виктория, я вынужден закончить наш разговор. Кто-то стучит в дверь. Береги себя, хорошо?
— Как будто это мне нужно беречь себя, — ответила она, когда я уже клал трубку на рычаг. — О чем мне волноваться? Как бы не порезаться о край бумажного листа?
Глава 7
Мужчина, которого я обнаружил по другую сторону двери, с головы до пят выглядел полицейским. Выше среднего роста (но, возможно, не для голландцев), он стоял, расправив плечи, совсем как солдат по стойке «смирно». Коротко стриженные волосы, плащ, под ним, судя по брюкам, темно-серый костюм. И если он чем-то отличался от среднестатистического полицейского, так это очками, без оправы, современной формы, какие мог бы носить шведский дизайнер.
— Господин Ховард? — спросил он.
— Чарли Ховард, совершенно верно.
— Я — инспектор Бюрграве из амстердам-амстелландской [1] полиции. Я бы хотел с вами поговорить, если не возражаете.
Последнюю фразу я бы поставил между просьбой и приказом, но разница получалась столь размытой, что я предпочел без единого слова пригласить его в гостиную. На собственном опыте я знал, что спорить с полицейскими — самый быстрый способ нажить себе неприятности. Однако же…
— Позвольте спросить, инспектор, как вы попали в мой дом? Обычно визитеры звонят мне снизу.
1
Амстердам-Амстелланд — то же, что Большой Амстердам.
— Кто-то выходил из подъезда, — коротко ответил он, похоже, не желая вдаваться в подробности.
— Понимаю. И вас просто впустили?
Он кивнул.
— Вы не сказали, что служите в полиции?
Он ответил недоуменным взглядом, словно я допустил бестактность.
— Простите меня, но это многоквартирный дом, и я склонен думать, что все, кто здесь проживает, несут определенную ответственность друг перед другом. Особенно, когда дело касается посторонних. Вас не затруднит показать мне удостоверение?
Он вздохнул, заученным жестом сунул руку в карман плаща, достал удостоверение в кожаном чехле, раскрыл. Я внимательно
— Очень хорошо. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
— Нет, — он убрал удостоверение в карман.
— Присядете?
Инспектор не присел, словно и не услышал меня. Он оглядел мою гостиную, груду книг на кофейном столике, письменный стол и ноутбук, распечатанную рукопись (мой последний роман), телефон, пепельницу с несколькими окурками. Его взгляд прошелся по упрятанному под стекло и взятому в рамку первому изданию «Мальтийского сокола» Дэшила Хэммета, которое висело на стене, по двум большим окнам, выходящим на канал Бинненкант и жилые баржи, пришвартованные к набережной. Полисмены часто ведут себя в чужих домах так, словно проводят инвентаризацию и такое право получено ими от Господа Бога. Бюрграве в этом ничем не отличался от своих коллег, разве что был дотошнее многих.
— Документы у вас есть?
— Простите?
— Ваши иммиграционные документы.
— Таких у меня нет, — ответил я. — Европейский союз и все такое.
Он моргнул за отполированными линзами.
— Тогда ваш паспорт.
— Один момент. — Я оставил инспектора в гостиной и пошел в спальню за паспортом. Когда вернулся, он стоял у стены и внимательно изучал обложку романа Хэммета.
— Вы книголюб, инспектор?
Он посмотрел на меня.
— Это знаменитая книга?
— Более чем.
— Большинство людей вешают на стены картины.
— Я не большой поклонник живописи. Во всяком случае, не готов украшать картинами стены.
— Вы слышали о голландских мастерах?
— Одном или двух, — признал я. — Честно говоря, никогда не любил Ван Гога.
Я протянул Бюрграве паспорт, он открыл последнюю страницу и пристально всмотрелся в меня, словно подозревал, что фотография там совсем и не моя. Потом достал из кармана блокнот и ручку, начал записывать паспортные данные.
— По какому делу в Амстердаме, господин Ховард?
— Работаю над книгой. — Я указал на рукопись. — Я пишу детективные романы. Возможно, вы читали один из них.
— Не читал. — Он все записывал. — Ваши произведения, наверное, не очень известны за пределами вашей страны.
— Мои книги хорошо продаются даже в Японии.
— Япония — не Нидерланды.
Вы понимаете, почему его произвели в инспекторы?
— Это обычная проверка? — спросил я, кивком указав на паспорт.
— Несколько дней тому назад с вами связывался один человек, господин Ховард. В среду вечером.
Он оторвался от блокнота и встретился со мной взглядом.
— Боюсь, не припомню. — Я надеялся, что ответил ровным, спокойным голосом.
— Он послал вам электронное письмо.
— Правда? Вот этого я совершенно не помню, в последнее время я очень много работал. Вас не затруднит назвать мне его фамилию?
Бюрграве изучающе вгляделся в мою физиономию, ожидая, что я как-то выдам себя. Я доброжелательно улыбнулся и склонил голову набок.