Пои?мать и наказать Лису

Чащина Евгения

Сбежала? Молодец. Горжусь. Только где блядь ее искать теперь? Леса тут лютые, дикие, явно на пир к волкам с медведями помчалась. Окидываю внимательным взглядом поле и вижу какую-то движущуюся тень. Далеко, очень далеко от меня. Не факт, что она. Но это самая большая зацепка что у меня есть. И я без раздумий мчу туда. От волков и медведей за пазухой висит ствол. Пристрелю любого, кто станет на моем пути к ней. Хотя не факт, что я уже не оставил за собой дорожку тел из Смолякова и этого насильника. Плевать.

Лечу

вперед, вижу, как тень скрывается в лесу, матерюсь про себя. Как буду ее искать? В какую сторону побежит? Она ли это вообще, или мое воспалённое воображение подкинуло мне эту тень словно мираж в пустыне. Не ищу вопросов на ответы. Животрепещущий вопрос один: как найти свою девочку ночью в лесу?

Как только забежал за первые деревья, набираю полную грудь воздуха и ору:

– Мара, ау! Марина!

Лечу вперед, не разбирая дороги, мчусь изо всех сил, хотя уже не так молод, как хотелось бы, и подобный забег утомляет.

– Мара! Ау! Мара!

Только бы догнать, только бы услышала. А затем вдруг резко стало очень больно, голову словно обожгло, и я понял, что падаю как подкошенный, теряя сознание.

Глава 32

Медленно прихожу в себя от того, что кто-то носком бьёт меня в бедро.

– Стрельцов, скотина, это ты! Я тебя чуть не убила, – впервые слышу такую забористую ругань с ее ротика.

Открываю глаз и вижу, что стоит надо мной с пистолетом в руке.

– Стрелять я умею, но не факт, что метко.

Живая! Живая. Живая…

Я настолько резко, насколько могу в своем положении, подрываюсь и сжимаю ее в своих ручищах. Порывисто целую, не разбирая куда, все лицо.

Девочка моя. Живая. И снова со мной.

И тут звучит выстрел.

Охреневаю и опускаю взгляд на ее пальцы, которые сжимают мой ствол.

– Так, малыш, дай-ка это папке, пока ты нас не убила.

– Блядь, я уже хотела застрелиться здесь, если бы не получилось вырваться.

Вырывается из моих рук и бьёт ладошками в мою грудь.

Испугалась, маленькая. Злится, ругается, знакомо и очень понятно. Я должен был ее защитить, а упустил.

– Все хорошо, Мариша, ты в безопасности теперь. Я больше никому не дам тебя обидеть, – перехватываю ее ладони и целую пальчики.

– Не прикасайся ко мне. Я грязная. Не хочу, отойди, – отскакивает словно от прокаженного и трет ладошки о юбку платья.

Я поднимаюсь на ноги. Раздосадованный. Не люблю такие эмоции. Знаю, что не имею ни малейшего права, но начинаю закипать.

Беру ее за руку, тяну на себя, прижимаю изо всех сил.

– Не дури. Выбираться надо. Можешь психовать на меня, но я тебя из рук не выпущу, грязная.

– Он со мной такое делал, – всхлипывает Марина и слабо пытает

вырвать руку из захвата, – я не могу и не хочу, пусти.

Резко хватаю ее за плечи и заставляю посмотреть на себя.

– Девочка моя, дыши. Гадко, я понимаю, сотрется. Нет его больше, – говорю жестко, а затем мягко глажу ее прохладную кожу, – вылечим тебя, проработаем, забудешь.

Любые врачи, психологи, курорты, что бы не потребовалось, я заставлю ее забыть поползновения той твари.

Ничего не говорит. Просто идёт за мной словно безвольная кукла и тихо плачет. А потом ее прорывает.

– Почему ты так долго меня искал?

– Потому что тебя надежно спрятали от меня. Ничто не указывало на этот сраный хутор. И не указало бы. Мне пришлось обратиться к очень опасному человеку за помощью, когда я понял, что Беляков и мои люди не справляются.

– Ты три дня не решался к нему пойти? Он такой стремный? – прожигает меня разочарованным взглядом.

Опаляю ее взглядом.

– Я бы к самому Дьяволу пошел, но к нему не просто попасть на прием, родная. Это тебе не магазин, в который зашел и взял что тебе надо. Плюс у меня были отвлекающие факторы.

Не решаюсь сказать ей сразу, а потом не понимаю, с чего тянуть. Она должна знать.

– Твоя сестра мертва. Беляков думал, что ты. А я несколько выпал из реальности, увидев лицо, настолько похожее на твое, на столе в морге.

Ее аж подбросило то ли от шока, то ли от моих последних слов. Поджала губы и фыркнула.

– Чувствовал вину? Или что это было? Ты вообще в принципе умеешь что-то чувствовать?

– Ты слепая или дура?

– Дура, потому что нужно было бежать, когда палкой тебя огрела! Я боюсь тебя и всё, что с тобой связано. Я с жизнью попрощалась, я человека возможно убила! А я не хотела! Я не умею!

Она заторможено смотрит на свои ладошки и начинает рыдать, упав на колени у моих ног.

– Дура, – соглашаюсь, – бежать от меня на съедение волкам это сильно. Ты никого не убила. Я, скорее всего убил, и мне не жаль. Тебе нужно взять себя в руки и позволить мне вывезти тебя отсюда, соберись. Ночь, лес, дикие животные кровожаднее людей. У волка точно на тебя не встанет, зато крови твоей он может захотеть.

Поднимаю ее с земли, закидываю к себе на плечо, выношу из леса. Замучилась, продрогла вся, пережила такое. Это я матерый волк, она тепличное растение.

– Ты дурак, – тяжко вздыхает горе на моем плече руками скользит по моей заднице, – но я тебя люблю, и я хотела уйти в монастырь, чтобы тебя не видеть больше, но передумала. Я хочу тебя, ты вкусно пахнешь мужчиной. И да, у меня стресс, я несу ахинею, а ты терпи, Стрельцов, я тебя позже ушатаю, когда покушаю, – всхлипывает Марина и опять гладит мою спину.