Поиск-87: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Следом прошмыгнул второй негодяйчик. Оперативники подвели третьего. Этот тоже был в замусоленной школьной форме, у курточки рукав с эмблемой почти совсем оторвался и, похоже, не сегодня. Он и лицом походил на первого: низкий, в два пальца, лоб, а рот занимает всю нижнюю часть лица. Только волосы у него были короткие и не такие грязные.
— Дяденьки, — он бормотал тихо и непонятно, противно бормотал, — не надо меня в милицию. Не буду я больше. Я ведь не крутил.
Перед фургоном он остановился.
— А Витька под скамейку ножик спрятал, на пружинке. Он всегда с ножиком ходит. Давайте я покажу.
— Видишь, какой вы народ серьезный: с ножиками
— Ну, не надо меня в милицию, — мальчишка опустился на асфальт, лицо его, оказавшись рядом со стоп-сигналом, сделалось багровым и до жути неживым.
— Не спи, — добродушно приговаривал оперативник, — а то замерзнешь. («Не спи — замерзнешь», — это была последняя фраза окончившегося учебного года — из тех, что входят в лексикон всего факультета. Вначале остроумная, потом — плоская и набившая оскомину, в дело и не в дело лезет она в разговор, пока вдруг не заменяется новой, пришедшей невесть откуда.)
Мальчишка не вставал, и оперативник подхватил его под мышки, поднял и тут же уронил.
— Тьфу, мразь, — поморщился он, и Сергей почувствовал скверный запах. — Давай живее, не рассиживайся!
Мальчишка поднялся и торопливо, оглядываясь, словно ожидая удара, вскарабкался в фургон. Сержант закрыл дверь.
— Несправедливо, ребята, получилось. Те поедут с комфортом, а вам придется до отдела пешочком.
— Да, — согласился Сергей, — уж. Даже странно, и чего это я им не завидую?
— Пойдем поищем Витькин ножик на пружинке, — похлопал его по плечу Вадим.
Нож лежал не под скамейкой, а прямо на брусках сиденья.
— Сообразительный парнишка, — сказал кто-то из оперативников. — Спрятать не смог, так на виду оставил и поехал себе налегке.
— Он-то сообразительный, а… — Вадим нашел уже виновного, но постарался быть великодушным, — а мы — раззявы.
Сергей никогда не видел таких ножей. Пластмассовая рукоять сложной конфигурации, выпирающий из нее металлический рычажок. Он надавил на него, ожидая, что лезвие выпрыгнет жалом вперед, а оно откинулось сбоку, лениво, словно раздумывая, стоит ли вообще открываться. Но, откинувшись, оно встало на место прочно и не качалось в гнезде, когда Сергей попробовал шатать его рукой. Если бить прямо, такой нож не закроется, и предусмотрительно сделанная перекладина на рукояти не даст соскользнуть руке, если лезвие попадет во что-то твердое. В ребро, например, уточнил про себя Сергей и представил вдруг, как не в кого-то, а в него входит эта узкая стальная пластина с манерно заостренным носиком, проткнув кожу, между ребер, к ничем не прикрытому сердцу. Он не знал, кто из семерых владелец ножа, но представил вдруг, что полчаса назад его встретил бы удар не отточенной струны, а этого вот ножа, и снова зашевелилась лягушка где-то под желудком. Он сжал рукоять и ощутил на выпуклости рукояти резьбу.
— Посветите, — попросил он.
— Странный знак. Не похож на блатные метки.
— Шушеру на старинное письмо потянуло. К чему бы это?
В качающемся свете газовой зажигалки знак был виден отчетливо: славянская буква «аз» в пунктирном круге.
— Это старинное обозначение
— Откуда среди них таким грамотным взяться?
— «И имя вам — свора, а не легион», — протянул задумчиво один из оперативников.
— Что-что? — переспросил Вадим. Знатоком изящной словесности он не был.
— Это из Вознесенского:
Не красть вам Россию, блатные батыи. И имя вам — свора, а не легион.Разговор проходил мимо Сергея. «Так на Руси обозначалось сто тысяч. Пока Петр арабские цифры не ввел. А назывались тогда сто тысяч не просто так, а специальным словом — «легион…» Он помнил это пьяноватое объяснение Андрюшки и весь тот вечер, потому что Андрей пришел раньше, чем они ждали, и потому не вовремя, и был он нетрезв, отчего Светка расстроилась и зашумела на него, но потом он умылся, пришел в себя и даже поспорил с Сергеем, Петр ли Первый ввел арабские цифры. Потом Сергей уточнил по Брокгаузу. Про арабские цифры был прав он: пришли они в Россию еще в шестнадцатом веке. А вот про «легион» Андрюша объяснил все точно.
Утро было солнечное, свет пробивался даже через пыльные стекла, и в подъезде не было обычной прохлады, такой приятной летом. И Сергей не стал отвечать на влажное прикосновение Светкиных туб. Их никто не видел, но целоваться среди утреннего света было странно. И еще Сергею не терпелось узнать то, зачем он пришел.
Он прошел в комнату.
— Ты одна? — спросил он.
— Трусишка, — Светка подумала, что он боится, и потянулась к нему. Ее не смущал свет. — Ты так рано… Я еще не проснулась. Я ждала тебя позднее.
— Я соскучился по тебе, — соврал Сергей. — Я не мог ждать до вечера. — И это была правда.
Он спешил убедиться, что «аз» в пунктирном круге и впрямь выдавлен на самодельной подставке для карандашей, манерной и неуклюжей. С основанием в виде гробика, с распятием, мученическую смерть на котором принимал не Иисус, а семиструнная гитара, и с букетом из пулеметных стволов.
Сам стаканчик, испугавшись всей этой мрачной символики, ютился сбоку инородным телом.
Любопытство, часто подводившее Сергея, не давало ему остановиться. Но как себя вести, он не знал. С ходу поделиться со Светкой подозрениями про ее брата было рискованно. Но и прикидываться не хотелось. Где-нибудь в другом месте Сергей, пожалуй, с охотой сыграл бы в сыщика, но Светку он до сих пор старался не обманывать.
— Иди к окну, — сказала Светка. — Посмотри на прохожих. Пока я не разрешу повернуться.
— Я лучше за столом посижу.
То, ради чего он встал в такую рань, стояло на полированной доске письменного стола.
— Садись, — согласилась Светка, — но не вздумай подглядывать. А то я тебя знаю.
Зашуршала ткань, хлопнула дверца шифоньера, и Сергей догадался, что Светка торопится убрать с его глаз то, что лежало на стуле возле кровати, и ему стало смешно, потому что он видел все это и прямо на Светке и снимал это с нее, а она продолжала стесняться. Потом щелкнула пластмассовая застежка, и стало слышно, как наползает на тело узкое платье, и быстро-быстро заскреблась массажная щетка.