Поиск-87: Приключения. Фантастика

Никитина Нина Леонидовна

От любимой орды отделился Друг Камня и, по-хорошему скалясь, пошел в нашу сторону. Младостарец любовно сжал мои плечи, легонько толкнул в сторону Рыбы:

— Жалко, что все так быстро случается и некогда все основательно разъяснить. Но помни еще и еще, что бы ни случилось: НА САМОМ ДЕЛЕ он не человек. А если мы будем чересчур придерживаться правил для единого многоголосого «я», то никогда не сможем покорить неустроенный мир.

Он мгновенно повернулся и пошел мягким быстрым шагом. Ближе, ближе подходил он к любимой орде и к Рыбе. И тот приближался к нему. Подойдя почти вплотную к Мастеру, Молодой Старец повернул к нему красивую голову и мягко, светло улыбнулся. Ослепительно сверкнули прекрасные зубы. После

этого они разошлись, идя каждый своим путем: Молодой поспешил к группе охотников, ко мне же подошел, по-хорошему показывая зубы, Мастер Камня:

— Радостно, что пришлось участвовать в деле с таким умным юнцом. Радостно к тому ж, что стоит хорошая погода. И того радостней, что предок хмельного меда так крепко скрепил нашу дружбу.

После такого решительного слова мы шли целый день вдоль реки молча, мы двигались в указанном нашими Старцами направлении, мы шли прямо в огромный красный костер, разложенный на западном небе, на небе умирания. И когда уже почти совсем вступили в это красное пламя, молча посмотрели друг на друга, согласно кивнули и стали располагаться на ночлег. Вдруг он вздрогнул и стал шарить вокруг своего пояса.

— Ты взял угли? — испуганно спросил он. Я торжествующе ухмыльнулся, вытащил из кожаного мешочка два камешка и ударил один по другому. Тончайшие молнии брызнули, извиваясь, и одна золотая змея клюнула в кучку сухого мха. С привычным трепетом я наблюдал, как рождается огонь. Мастер жадно посмотрел на него, потом испуганно — на меня.

— Не понимаю, откуда он взялся?

Я небрежно объяснил:

— Родился. Вот этот камень — мужчина (я показал на кремень), а вот этот — женщина. При своем страстном движении они порождают огненное дитя. То же самое происходит наверху, когда Предки промокают от дождя и высекают немыслимыми камнями огромные молнии, — они хотят разложить костер для обсушки.

— А у нас говорят, что Предки в это время пируют и с треском раскалывают кости, — с сомнением сказал Мастер Камня.

— Ваша орда темная, — снисходительно улыбнулся я. — На самом-то деле, как ты убедился, все на свете происходит не так.

Он промолчал, но, видимо, не обиделся. Но эта жалкая помесь Мамонта и Рыбы, этот обглодыш полувымершей орды вечером показал некое умение, когда костер разгорелся! Вечер захотел быть промозглым. Мы спросили Предков, кому первому спать, и Друг Камня вытащил короткую травинку. Предки подарили маленькую радость.

— Жаль, что ты будешь спать, поджариваясь с одного боку и леденея с другого, — сказал я ему. Он молча растянул свои толстые губы и скинул с плеч тонко выделанную медвежью шкуру. Я завистливо посмотрел на эту одежду. Мастер встряхнул одеяние и туго растянул на ивовых распорках. Я ничего не понимал. Но он развернул эту перепонку лицом к костру и пригласил опробовать эту штуку. Я лег между костром и шкурой и испугался: тепло схватило сразу с обеих сторон. Но потом стало понятно: тепло, дойдя до шкуры, ударялось об нее и летело обратно и грело уже с другой стороны.

Он взял копье (я поджался, надеясь на силу наших накожных рисунков), взял головню из костра и скрылся по направлению к речке. Я следил в призрачном свете ночного солнца, как огонь лохматой звездой метался вдоль мелководья, как Мастер сделал бешеный рывок — я вскочил — и забился в воде, с кем-то борясь. Я задавил в себе отвращение, хотя тяжело было наблюдать за этим жутким одиноким камланием. И он возвратился, трясясь от холода и удовольствия, с усилием неся копье, на кремневом наконечнике которого — увесистый, в один локоть, таймень. Он улыбнулся и стал бегать вокруг костра. Согревшись, он раскопал землю в одном месте, налил туда воды, взял из ямки грязи и облепил рыбу со всех сторон. Потом положил ее в огонь.

— Сжигаешь в дар Предкам? — утвердительно спросил я. Он покачал головой. Потом проходило время, белесый ночной свет

летней тундры веселил нас, таймень пекся и пел на угольях. Блуждающий Огонь тихо крался за горизонтом к месту восхода, выставив раскаленную макушку.

Я впервые посмотрел на сидящего рядом как… как совсем на человека. В это время Мастер воскликнул:

— Как зловеще, но и радостно и могуче плывет по мировым водам Огненная Рыба!

Нет, не человек. Разве человек говорит такое про солнце? Ведь людям известно, что оно — огонь, зашвырнутый однажды Мамонтом наверх, когда он приводил в порядок мир. Дело было так: Предок счищал с земли покрывающий ее сплошной лед. Было совсем темно, но он, могучий, швырял лед строго в одном направлении — так, кстати, появились север и юг, потом он принялся прорывать своими мощными бивнями русла рек; вдруг он почувствовал ожог — оказывается, он наткнулся на подземный огонь; взревев от боли, он в сильнейшем гневе схватил кусок огня и подкинул высоко вверх, потом испугался — ведь, по его замыслу, мир должен был освещаться вечными огнями, укрепленными на вершинах холмов: но тут он увидел, что и так хорошо; надеясь, что никто не увидел его огреха, он продолжил свою мировую работу. Ошибка Носатого, его ярость, его недалекость всегда высмеивается и вышучивается на празднике Делания Весны.

Так знают все настоящие люди, то есть Мамонты. А тут — Огненная Рыба! Жутко мне стало. Я вдруг тут понял, что все чужие, все враги, живущие вокруг нашей орды, — не звери. Они хуже зверей. Их лопотанье похоже на нашу речь, и даже различимы какие-то подобия смыслов, они охотятся и делают оружие, у них, оказывается, есть свое, оборотническое знание о мире. Все это отвратительно, как гримасничанье твоей собственной тени на закате солнца. Ты белый, тень черная; ты поднял руку, и она угодливо тянет к небозему что-то длинное и темное; ты шагаешь, и она торопливо переставляет плоские подпорки. У нее нельзя заметить собственной воли — значит, она глубоко прячет свои умыслы. И многие, многие орды подделок под людей тянутся от нас во все стороны мира, и они изначально враждебны единственно человеческому семени, как тень враждебна свету. Есть способ сделать их людьми — нанести на их человекоподобные тела знаки нашей орды. А если нет — да будут они нашей добычей!

Но рыбу от Рыбы я принял из его корявой умелой руки. Ведь на нем наши знаки, и теперь он на время наш, и их пища — наша пища.

— Ложись, — сказал он, когда от тайменя ничего не осталось. Ни единая мышца лица не дрогнула у него, когда я вынул маленького каменного Предка и намазал его густо куском печеной икры.

— Как же ложиться? — удивлялся я. — Ты вытащил короткую веточку, а не я.

Он улыбнулся и опять стал ходить вокруг костра. Он дал понять, что старше и что у него больше сил.

Я спал, это был просто отдых. Местовремя Сновидений я так и не посетил и остался без разговоров с Предками и без их советов. Жаль. Потом я прыгал вокруг костра, а Мастер сонно сопел.

Мы шли несколько, много дней в указанном Старцами направлении. Иногда наш путь делал, как змея, короткие броски влево-вправо. Однако никаких следов Предка не было. Друг Камня становился все разговорчивее, ближе, роднее, а значит, и невыносимее. Помогая ему собирать пищу для костра, поедая вместе с ним сушеное мясо, все время подновляя на его коже бледнеющие рисунки, я слушал его, слушал. Он подробно пересказывал историю своей орды (не той своей, в которой он сейчас, а той, в которой родился). Он пропел песню орды и станцевал танец орды и рассказал, как он был в младенческом возрасте унесен обезумевшей от потери детеныша медведицей, как Рыбы догнали и убили ее, а потом совершили карательный поход против орды Медведя, безусловно виновной в этом случае; как все решили, что такое необыкновенное начало жизни говорит о необыкновенном будущем служении и хотели сделать его Старцем…