Поиск-88: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Казалось, еще никогда не приходилось слышать ему такой обреченности в песне, которая должна была взбадривать, задавать ритм. Это — не «Дубинушка» с глухой угрозой и могутной силой!
Не знаем судьбы и не верим в удачу. Судьба, что торпеда — безжалостен бег. Рвануло у борта: «Прощай, моя Долли!» И хлынуло море в пробитый отсек...А может, обреченность только почудилась? Может, сказывается усталость, копившаяся месяцами, а нынче поддержанная томительной неизвестностью
Матросы тащили концевые звенья аж за корму танкера. У Арлекина хватало время выучить каждую строчку, запомнить мотив. Песня и для него теперь звучала грозным пророчеством, в которое не хотелось верить, от которого сжималось сердце...
Слепые глазницы — вечернее небо, И плещет волною в раскрытые рты... Вот Джерри-везунчик, вон Робин-повеса, А тот, обгоревший, механик с «Фатьмы»...Матрос с бабочкой тяжело дышал, пел отрывисто и хрипло:
У Джека и Полли отцовские скулы. Не нужно молитв и не трите глаза: На ложе из ила прилягут матросы, Чтоб вечностью стать, как морская волна...Натурализм описания напоминал многое. Да-а... Видел, видел такие трупы... И гнал мысли, и сжимал кулаки, и, бывало, тер лоб, и тискал виски, схваченные холодом безысходности. А песня... Даже щенок, и тот запоскуливал. Была в скулеже просьба, почти мольба о защите. Хотелось обрести ее псу, найти хозяина, довериться человеку, но были глухи матросы, загнавшие себя в такую же собачью тоску.
Бездомный щенок и решил дело. Ну, что мы хороним себя раньше времени? И жить будем, и будем плавать! И о щенке позаботимся. Словом, нарушил капитанское «вето» — привел пса на танкер.
Кличку Сэр Тоби пес получил не за сходство с шекспировским персонажем, а только по причине заграничного происхождения. Поселил на баке — в боцманской кладовой. Капитан «Заозерска», успевший хватить досыта и «той германской» и, что естественно, нынешней, уже неделю маялся застарелым радикулитом и не вылезал из постели, но о появлении собаки узнал в тот же день. Не стоило гадать, как удалось старику пронюхать о Сэре Тоби. Смиренно и как должное принял Владимир первый разнос, но тут же произнес речь о «пользе четвероногих слухачей именно в условиях военного времени». Доверительно склонившись к больному, добавил с иезуитской кротостью: «В этих условиях собака — не отвлекающий момент, а верный друг и помощник судоводителя».
— И потом, присутствие собаки положительным образом влияет на команду, — гнул свое старший помощник.
— Мне лучше знать, что и как влияет на команду! — упрямился капитан.
Старик в конце концов смирился. Лишь поворчал, что «когда не спят собаки — спят впередсмотрящие и сигнальщики, а сие означает форменный бардак-с в вопросах службы. Значит, старпом — не тянет, вахта — спит, а капитана, допустившего это непотребство, пора на свалку». Выговорившись и растерев ноющую
Наконец появились признаки скорого выхода в море.
Матросы «Абердина» торопились закончить работу. На причале их толклось не менее полусотни. Скребки и стальные щетки обгладывали ржавчину до девственного металла, но кисти тут же прятали праздничный шик-блеск под каменноугольную смолу. Окраской цепей командовал знакомый матрос с бабочкой на щеке. К нему и обратился Арлекин, когда понадобилось немного черни для судовых нужд. Матрос нацедил краски. Возвращая кандейку, спросил о собаке и остался доволен ответом. Пес пристроен, накормлен, что ж еще надобно? Сэнк’ю, мистер чиф-мейт!
— Пойдете под нашей охраной, сэр, — бабочка сморщилась и собрала крылышки; голова на кадыкастой шее качнулась в сторону орудий крейсера, — в обиду не дадим. Британцы, сэр, любят собак, но иногда, — он усмехнулся, — не забывают и друзей.
— Ол райт, камрад, — подыграл русский старпом, — мы тоже любим тех и других. Заходите в Мурманске — угостим от души, по-русски.
— Мы — крейсерское прикрытие и вряд ли пойдем дальше Медвежьего, где караван примут русские эсминцы.
— Ну что ж, спасибо вам, англичанам, и за это!
— Я — шотландец, сэр, — возразил матрос.
— А я — русский. Владимир. — И протянул руку. — Рад был познакомиться с вами.
Матрос растерянно глянул на него — офицера! — но все-таки решился, ответил рукопожатием:
— Роберт Скотт... — И привычно добавил: — Сэр!
Трое суток как покинули Исландию.
«Заозерск» последним выполз из Хваль-фиорда и занял место в походном ордере. Корабли охранения рыскали, по-собачьи принюхивались к туманчику и чем-то напоминали Сэра Тоби, которому непривычная для этих широт осенняя погода доставляла, если так можно выразиться, бодрое и чуткое удовольствие. В туманной кисее было что-то нереальное. Не разобрать, кто поджидает за ней. Ясно одно — кто-то все равно ждет, но враг или друг?
Сэр Тоби равнодушно поглядывал на фрегаты и эсминцы, не подымая головы с мосластых лап. Зато моряки «Заозерска» смотрели на корабли конвоя уважительно, с одобрением прислушиваясь к гулу их турбин. Реальная боевая мощь внушала веру в благополучный прорыв: все надежды возлагались на огневой заслон эскорта. Хоть и появились на средней надстройке танкера пулеметные установки на турелях, хоть и укрепили в Акурейри фундамент «сорокапятки», но... пушка все равно — пукалка, по самолетам из нее не шибко бабахнешь, а пулеметные установки, скорее, для самоуспокоения. Так считали. И зря.
На пятые сутки, когда из бликучей кисеи, слегка голубевшей в зените, выскочили «юнкерсы», Сэр Тоби первым облаял грохочущих ящеров. Откликнулась «сорокапятка». Ударила, не поспевая за пулеметами, зазвенела дымящимися гильзами, и... ящеры с черными крестами начали забирать вправо. На развороте их перехватил подоспевший фрегат «Черуэлл» и «эрликонами» зажег одну из машин. Остальные волной прокатились в стороне и принялись клевать ядро каравана.
«Заозерск» сбавил ход и чуть-чуть, самую малость, подотстал, готовый, впрочем, в любой миг рвануться вперед. Так и пришлось сделать, когда «юнкерсы» решили долбануть его на отходе. Отогнали пулеметами. Своими и фрегата, который все время держался в хвосте ордера.