Поиск-89: Приключения. Фантастика
Шрифт:
— Воззри, господи, на страдания наши, — бормотал. — Доброму бог на помочь…
Не велика бумага была.
«1808 года, генваря 16 дня Пермского горного правления в 1-м Департаменте приказали исправнику Тархову послать указ с тем, что означенный проситель Кузнецов жить в заводе может по силе Высочайше конфирмованного в июле в 13-й день 1806 года проекта горного положения 729-й и 739-й статей, но иметь кузницы и производить в оной работы не должен, ибо таковые заведения, которые основываются на огненном действии, требующем дров и угля, не только при заводах, но и в округах оных частным
Не позволяется… Не позволяется… Не позволяется…
— До царя далеко, до бога высоко, — дрогнули Макаровы плечи.
Взял Артамон в руки кувалду, откинул от стены самокат и ударил по перекладине. Не сильно сперва ударил.
Кирюшка в дверь заглянул:
— Тятя, мамка чего-то тебя.
Дарья снова на сносях была. Не сказал Артамон про бумагу.
— Артамоша, погляди, что-то старший наш замышляет, кабы опять теплину не разжег.
— Не, тятя, не, Ванька наш там ребятам экую подкидную досточку изладил, он поспоровал с Серегой, что выше всех прыгнет, коль в чугунку играть…
Билось в голове Артамона: «Как же так? В петлю лезь или снова в завод?» Не работы боялся, к гари и пеклу с детства привык. Отнимали у него ремесло, по душе что… Снова уголь возить?.. Было счастье, ушло…
— Тять, а тять, ты самокат-то боле молотом не долби, — подбежал Кирюшка. — Ты отдай его мне. Ваньке вон хорошо, он придумывать дюже горазд.
Тут хрястнуло что-то на улице, заржали ребята.
— Это Ванька наш, он!
Дарья, Артамон и Кирюшка подбежали к окошку. На снегу Серега сидел, на голове — шапок великая горка.
— Это Ванька наш, — радовался маленький сын Артамонов, — тять, помнишь, ты про Ивана Великого сказывал? Так задумал наш Ванька выше прыгнуть того.
— Да где ж его столь долго не видно? — забеспокоилась Дарья.
— Вон варнак, в сугробе!
Артамон глядел на Дашку, на ее сильные плечи, на румяные щеки. И брюхатость не портит ее.
— Артамон, — теребил, суетился Макар, — слышь, Артемий, ты… не унывай, если что, мы прошенье еще государю…
И брюхатость не портит ее. Кто его крепче милует, жалеет, дом в порядке, скотина сыта, дети ухожены. Прав был крестный, женив. Все бы ничего, да во время ласк ее жадных в ночи, в темноте, он Анютой ее нарекал. Вначале она обижалась.
Прочитавших эту повесть, вероятно, заинтересует, что же в ней достоверно и документально, а что является художественным вымыслом. Что ж, как говорится, приоткроем карты.
И Егор Кузнецов, и его племянник Артамон, и Демидов с его приказчиками, художник-самоучка Дубасников, расписывавший музыкальные дрожки перед поездкой Егора в Москву на коронацию Александра I, ну и, конечно, сам император с его окружением — все это невыдуманные люди, жившие на рубеже XVIII—XIX веков. Имена уральских умельцев значатся в ревизских сказках, их деяния живут в памяти народа, в работах краеведов и ученых-историков. Восхищавшие современников музыкальные дрожки с верстомером читатель может увидеть в Эрмитаже, а двухколесный «костотряс» хранится в фондах Нижнетагильского краеведческого музея.
Кто
Откуда же взялся тот неизвестный Артамонов? Скорее всего, бытовавшее в Тагиле выражение «Артамонов самокат» со временем превратилось в «самокат Артамонова» и в таком виде попало в книгу Д. Белова «История уральских горных заводов» (1896). От него оно перешло и в «Словарь Верхотурского уезда Пермской губернии» И. Кривощекова (1910), где автор пишет: «Мастеровой уральских заводов Артамонов в 1801 году во время коронации бегал на изобретенном им велосипеде, за это изобретение Александром I ему была дарована свобода от крепостной зависимости со всем семейством». Имя незаметно превратилось в фамилию.
А уж позднее какое только имя не давали талантливому самоучке. То он представал как Петр, то нарекался Василием, а однажды по воле одного из исследователей взгромоздился на велосипедное седельце некий Ефим Михеевич да и махнул почему-то из Верхотурья аж в Санкт-Петербург. Кататься так кататься! И вот уже другой охотник до открытий, вычитав публикацию в старинном журнале «Нива» и, видимо, позабыв, что существовал город Ростов Великий (ныне Ростов Ярославский), ничтоже сумняшеся, сообщает, что Артамонова встречали с хлебом — солью… в Ростове-на-Дону!
Дошло до курьеза: иные исследователи, не признавая подлинности хранящегося в нижнетагильском музее экспоната, вместе с водой выплеснули ребенка: не было, дескать ни велосипеда, ни изобретателя. Рассказывают, как один экспериментатор выволок из Политехнического музея копию Артамонова железного конька, оседлал его, да тут же и сверзился на асфальт и тоже, потирая колено, усомнился: выдумка все, экспонат — подделка, не для езды. А вот рабочие Нижне-Тагильского завода понаделали точно таких же самокатов, да и катаются на потешных велосипедах во время народных гуляний.
Попытки найти более ранние, чем книга Белова, источники, в которых бы прямо говорилось о катании в Москве, пока остаются безрезультатными. Вот тут и начинается загадка: окажись в наших руках хотя бы маленькая заметка об уральском самокате в столичных газетах того, 1801 года…
Однако сейчас мы располагаем многими косвенными доказательствами причастности именно Артамона Елизаровича Кузнецова к выдающемуся изобретению.
Архивный поиск, изучение документов демидовских времен показали, что не было ни одного Артамонова, ремесло которого было бы близко к изобретательскому, а Артамону, ходившему в помощниках у знаменитого уже в те времена Егора Григорьевича Кузнецова, было известно и слесарное, и кузнечное дело, и саму идею мог дядя подсказать.