Поиск Анны
Шрифт:
***
— Ань, проснись!
Глаза открывать не хотелось. Зачем вообще просыпаться? Кто это придумал? Почему нельзя, как медведь, проспать холодное время года и открыть глаза уже с пришествием весны, когда тепло и светит солнце? Зачем снова окунаться в этот безнадёжный осенний мрак?
— Аня, вставай!
Что-то в голосе Светы было такое, что сон как рукой сняло. Анна открыла глаза и села.
Окно было распахнуто и сквозь него доносился шелест дождя. В городе вяло зажигалось
— Что случилось?
— Эта игра... — Света с трудом подбирала слова. В ее глазах застыла смесь безумия и отвращения. — Тот кто ее создал — больной ублюдок!
Анна впервые слышала от Светы такие слова.
— Это ты про ту игру, где все розовое и школьницы едят кексы?
Света молча кивнула.
Смолина укутала мелко трясущуюся Свету пледом, заварила чай и почти насильно влила его в психолога. После этого та смогла более-менее внятно объяснить что же не так с таинственной игрой.
Игра подсаживала на себя, как на наркотик. Она была ориентирована на детей с нестабильной психикой, все эти розово-голубые цвета, приятная музыка, милые девочки — все это расслабляло и притупляло защитные механизмы. Казалось, что это что-то дружелюбное и безопасное.
Игра постепенно захватывала все твое внимание. Проводя аналогии между игроком и игровыми персонажами, она создавала эмоциональную связь.
— Ты так говоришь, как будто игра живая, — заметила Смолина. Света хмуро смотрела на нее поверх чашки с чаем.
Нет, конечно игра не была живой. Но она начисто рушила четвертую стену, вторгаясь в разум, причем делала это незаметно для игрока. Игра была лишь инструментом в руках безумца, который отлично знал приемы нейролингвистического программирования. Практически она создавала новые нейронные цепочки в мозгу, что приводило к...
— А попроще можно? — поморщилась Анна. — Что плохого в этих эмоциональных связях?
— Ань, происходит замена одних программ в мозгу на другие. Происходит перепрошивка ценностей. По сути игра тебя перепрограммирует.
— Погоди, там же какие-то девочки чай пили в этой игре? — не поняла Смолина. — Как это может программировать мозг?
Света тяжело вздохнула. Оказалось, что через несколько часов игры, когда игрок уже окончательно привязался к персонажам, повествование вдруг резко меняется. Девочки начинают дружно вскрывать себе вены, и активно призывают к этому игрока. События в игре начинали развиваться так, что игрок терялся. Перемешивалось время, логика, подменялись моральные понятия.
— Мой одногруппник работает психотерапевтом в полиции — помогает искать маньяков. Знаешь, они там составляют психологические портреты и всё такое. Он говорит, что маньяки никогда не выглядят как маньяки. Они харизматичны и интеллигентны. Про Чикатило никто не мог подумать, что он убийца, потому что искали монстра, а не тщедушного мужичка с доброй улыбкой. И вот этот мой друг как-то сказал одну интересную фразу: зло никогда не выглядит как зло. Оно всегда старается принять форму чего-то безобидного.
Смолина задумчиво
— Ань, я психолог, ты же знаешь, я чего только не видела! — серьезно сказала Света. Ее красные после бессонной ночи глаза до сих пор были наполнены ужасом. — Но когда ты несколько часов залипаешь в детскую игрушку, а потом вдруг она ломает все шаблоны — ты понимаешь, что попал на крючок. Точнее, в этом и прикол — это понимаю я, потому что вижу манипулятивные методы. А обычный школьник не понимает. И если психика слаба — выходит в окно.
Это звучало как бред, но перед глазами Смолиной сидел опытный психолог, закаленный на поиске людей, и мелко трясся от страха.
— В конце игры тебе нужно сделать выбор — убить то, что ты любишь, а это последняя оставшаяся в живых девушка, к который ты успеваешь привязаться... — Света помолчала. — Или убить себя. Вот так, Ань. Вот такие вот игры.
Смолина взглянула на экран. На черном фоне горел набор цифр — 20102006.
— А это что?
— Ань, я без понятия. Может какой-то шифр? У меня после бессонной ночи голова не соображает. Мозг как будто промыли.
Смолина всмотрелась в экран.
— Какое сегодня число? — спросила она. Света тупо смотрела на нее, и Анна сама сходила на кухню и принесла лист отрывного календаря.
— Свет, это дата. Двадцатое октября две тысячи шестого года.
— Звучит так, как будто это где-то рядом.
— Не просто рядом, — Анна показала ей календарь с датой — двадцать четвертое сентября. — Я не знаю, что это за дата, но до нее осталось меньше месяца.
Они переглянулись.
— Я одного не могу понять... — Анна вопросительно посмотрела на Свету.
— Зачем?
Смолина кивнула.
— Не знаю, Ань. Но могу сказать одно: над городом нависла смертельная опасность.
Час от часу не легче! А главное — все это никак не проливало свет на метонахождение Лены. Она была как одинокий кит, отбившийся от остальных, и блуждающий по бесконечной тьме океана. При мысли о китах Анна вспомнила название игры. Она повертела в руках обложку.
— А при чем тут киты?
— Какие киты? — удивилась Света.
— Ну игра называется — «Клуб одиноких китов».
— А... Слушай, я уже не помню. Что-то там про кита, который отбился от стаи, и не может найти своих... В общем, про одиночество.
Чтож, это было попадание в самый центр мишени. Осенью в дождливом сером городе одиночество лезло из каждой щели. Неудивительно, что дети искали приют. Вот только находили они совсем другое....
— Они так называют друг друга — одинокие киты.
Лена как-то упоминала про одиноких китов. Игра, форумы смерти в даркнете... как все это связано, и главное — где во всем этом искать Лену? Если, конечно, еще не поздно. От этой мысли Анну бросило в дрожь.