Поиск Предназначения (сборник)

Горчев Дмитрий

Во время ужина на Готланде норвежская, кажется, женщина во время часового выступления какого-то поэта отчётливо произнесла: «йобание писателы».

Ещё я подружился там с двумя литовскими деятелями искусств. Когда я вкратце пересказал им свой план спасения, литовцы радостно переглянулись и сказали, что они те самые люди, которые мне нужны. Они, оказывается, учредили Службу Решения Всех Проблем. Допустим, вас заебала тёща, жена, сосед сверху, ну кто угодно. Тогда вы набираете телефон 333, приезжают эти литовцы и решают вашу проблему немедленно и навсегда. Очень приятные люди.

Но на чужбине всё же

нелегко. Как-то всё очень подозрительно – молоко в холодильнике, ветчина нарезана, кофе горячий и никого нет. Откуда оно берётся? Никто не работает вообще нигде, а краны работают все до единого. Тут должен быть какой-нибудь подвох.

Вчера ночью наконец увидел нечто родное: «Крыса! Крыса!» – закричал я радостно.

Крыса подошла ближе и оказалась ёжиком, блядь.

Гражданская бдительность

Сидел я как-то раз на скамейке на каком-то бульваре в городе Хельсинки. На бульваре этом стояла статуя зелёного господина с чайкой на голове. Вид у чайки был такой же неподкупный, как у финского таможенника: видимо, она состояла на муниципальной службе и должна была всё время сидеть на голове у зеленого человека, чтобы её фотографировали японские туристы.

Я не стал обижать чайку и тоже ее сфотографировал.

Времени до парома на Стокгольм у меня было очень много, так что я неспешно выкурил трубку, потом достал из сумки ёршик и стал так же неспешно эту трубку тщательнейшим образом чистить.

Увлёкшись этим приятным делом, я даже не заметил, как надо мной нависли два финляндских гражданина самой строгой наружности. Они указывали пальцами на моё занятие и произносили какие-то грозные речи.

«Чево?» – не понял я. Граждане ещё более строго указали на мою трубку.

«А! – сообразил я. – Это они решили, что я забиваю косяк!»

«Итс май пайп, – сказал я им на единственном известном мне зарубежном языке и повертел перед ними трубкой. – Айм клининг май пайп». И показал им грязный ёршик.

«О!» – сказали граждане, ничуть не сконфузившись, и тут же удалились, удовлетворив, по всей видимости, свою гражданскую бдительность к пороку.

Ну а я остался сидеть на скамейке. «Вот же ёб вашу мать! – подумал я. – Нигде нет мне покоя, нигде».

Дальше сидеть на этой скамейке уже не хотелось, да и гулять по городу Хельсинки большого желания тоже не было: город мне показался довольно скучным. Может быть, потому, что никто мне не показал какие-нибудь в нем интересные места. А в центре никогда не бывает ничего интересного.

Так что я встал и пошёл в паромный терминал в зал ожидания.

Там какая-то старушка спросила меня, русский ли я, и, узнав, что русский, попросила посторожить свою кладь. Потом старушка рассказывала мне про дочку в Швеции, про то, что старая уже ездить, а дочка к себе зовёт, внуки там, но ложиться уж лучше в свою землю, да и зять какой-то неприветливый – в общем, обычную свою старушечью дребедень.

По залу ходил серьёзного вида человек и уже второй час говорил по мобиле, обещая выебать кого-то в сраку, если бабки сегодня же не упадут на счёт. В углу дремали две толстые женщины с неправдоподобного размера клетчатыми китайскими сумками.

И никто из этих людей глазом бы не моргнул, если бы я вдруг стал нюхать, например, кокаин или дуть из горла водку.

Хорошо! Какие там в

жопу Хельсинки.

Пожар

Да, а самая большая моя претензия к так называемым «цивилизованным странам» – это совершеннейшее отсутствие места для подвига.

Всё хорошо, всё удобно, всё для людей. Исполняй исправно свои вполне посильные обязанности и не нарушай абсолютно разумные запреты, не пизди, не выёбывайся, плати вовремя по счетам – и будет у тебя всё хорошо: домик, детки-скауты скачут, покушать полный магазин, автомобиль, отпуск. Ну, в общем, всё что нужно для счастья, если не требовать невозможного и рубаху не рвать, – всё будет.

Не совсем без проблем, конечно, жизнь покуда ещё не бывает без проблем, но и в этом направлении идёт целенаправленная работа, чтобы их вообще никогда не было. А пока если вдруг появилась проблема – есть специальные люди, которые её немедленно и высококвалифицированно устранят.

Вот помню, однажды жил в Швеции в писательском доме, и там однажды ночью завыла вдруг пожарная сигнализация.

Ну, я выскочил в трусах, ищу пожарный щит, всё как в армии учили – огнетушитель, багор, топор, песок – где? Нету! Песка, ведра – ничего нету.

Повыскакивали в коридор другие писатели – финны там, поляки, исландцы (женщины в основном), смотрят на меня как на идиота, кричат что-то. А сирена воет – ничего не слышно.

Я тогда нашёл на стене кнопку, там чего-то написано по-шведски – я на нём не понимаю, выдавливаю стекло, нажимаю. Сейчас, думаю, хлынет пена и всё будет в порядке. Нет! – ничего не происходит, то есть совсем ничего (потом почитал ту кнопку со словарём – оказалось, что кнопка эта вообще была от прачечной).

Тогда я-таки нашёл пожарный пульт, на нём мигает лампочка. Подёргал дверцу – не открывается. Лома, молотка, гвоздодёра – ничего поблизости нет. Буржуи. Непонятно, как они тут вообще живы ещё.

Выбил локтём стекло, нажал кнопку – заткнулось! А эти там в коридоре шушукаются: «Он выбил стекло! Он, не уполномоченный, не авторизованный выбил стекло!»

Я их спрашиваю: может быть, какой-нибудь писатель заснул с непогашенной сигаретой? (я сам так однажды чуть не сгорел, знаю), надо бы проверить – нихуя не понимают, о чём это я вообще говорю. Их волнует, что я без разрешения выбил стекло.

Ну я прошёлся по второму этажу, двери понюхал – вроде дымом нигде не воняет, ну и спать лёг, пошли вы все нахуй.

Щит там ещё чего-то пищал каждые пять секунд, но из комнаты не слышно. Дня два пищал, потом приехали, говорят, пожарные – заткнули.

Меня арестовывать не стали – русский, чего уж там.

Номерки

Ходил на пристань покупать себе уже окончательный билет с острова до Стокгольма. Подошёл к свободной кассе, купил, пошёл к выходу и вдруг увидел, что везде на скамейках сидят люди, которые оторвали в специальном аппарате билетик с номером и ждут, когда им покажут этот номер на табло, чтобы им тоже можно было подойти к кассе. И все до единого смотрят на меня с осуждением. И я в общем-то хорошо уже знаком с этой здешней системой, которая ловко скрывает наличие очередей, но просто я про неё совсем забыл, потому что как раз вспоминал, как дед мой Юрий Васильевич, царствие ему небесное, трудился в фашистском концлагере Маутхаузен.