Поиски путей (Лестница из терновника 2)
Шрифт:
— Вам принесли почту, Учитель, — говорит он грустно, протягивая мне письма. — От вашего управляющего, от Госпожи А-Нор…
— Спасибо, — говорю я. — А в чём причина тоски?
Ри-Ё смущается, принимается собирать скомканную бумагу. Говорит, не поднимая глаз:
— У меня ужасный почерк, да? Плебейский?
Я бы не сказал. Он отлично пишет под диктовку, заменяя мне заодно и секретаря. Почерк как почерк. Без каллиграфических изысков, правда — но всяко лучше, чем мои жалкие попытки подражать здешнему изощрённому стилю.
— Что вдруг? — спрашиваю. —
Он смущается ещё заметнее, снова кладёт бумажные комки на пол, пытаясь сделать это аккуратно — и после минутных колебаний вытаскивает свёрнутое письмо из рукава.
Шёлковая бумага с золотым обрезом. Аристократическая небрежность руки. "Ри-Ё, я всё ещё жду, когда ты ответишь на вызов. Ты солгал мне и не умеешь играть в слова? Я написал то, что обещал — где же твои стихи?"
Ма-И, Брат Государыни. Всего-то навсего…
— Так, — говорю я. — Для письма ему — да, у тебя плебейский почерк.
Ри-Ё кивает, забирает у меня письмо, суёт в рукав, вздыхает и, пряча глаза, опять принимается возиться с мятой бумагой.
— Брось в жаровню, — говорю я. — Не огорчайся, малыш. Просто — это уж слишком… ты рискуешь.
Кивает, бросает. Бумага вспыхивает высоким пламенем.
— Не отвечать — невежливо, — говорит Ри-Ё еле слышно.
— Ответь. На словах. Что переоценил себя, мол, не можешь переписываться с аристократом на должном уровне. Я понимаю, звучит это грубо, но ты вляпаешься в историю, из которой я не смогу тебя вытащить, малыш.
— Вы правы, — Ри-Ё снимает листок с конторки, раздумывает, бросить ли и его на угли, решает не бросать, небрежно сворачивает и пихает в рукав. — Простите, Учитель, просто Уважаемый Господин Третий Л-Та кажется таким… одиноким… я знаю, что у него есть Официальный Партнёр, но…
— Достаточно, — говорю я как можно мягче. — Нам надо ответить на письма. Для этого твой почерк в самый раз.
Ри-Ё печально улыбается. Оэ, так я и поверил, что ты — благоразумная деточка… Думаю, не отослать ли его в деревню, в помощь управляющему, или в Э-Чир к семье — но решаю не отсылать. Во-первых, смертельно оскорбится. Во-вторых, здесь мне нужен.
Может, всё ещё устроится?
Покои Ар-Неля во Дворце — где он жил, если ему не хотелось надолго покидать своего Барса или Барс его не отпускал — были насквозь освещены солнцем, зато и холод в них стоял, как на улице. Ар-Нель обрадовался солнечному дню и отодвинул пергаментные ставни с окон — а Анну накинул на плечи полушубок. Северяне привыкли, а Анну никак не мог, мёрз — ну и наплевать на все эти здешние этикеты, придуманные, чтобы осложнять воинам жизнь!
Ар-Нель сидел на подоконнике, в потоке света и холодного ветра, и смотрел сверху вниз, надменно, насмешливо — как баска с дерева. Анну ощущал на себе этот взгляд и считал его дополнительной трудностью; во всяком случае, отступать, когда на тебя так смотрят — немыслимо. Тем более, что цепочки
— Пче-ла жжжу-жжжит и жжа… — Анну поднял глаза от листка бумаги. — Послушай, как человек может это произнести? Зачем ты это написал? Ты смеёшься надо мной, как всегда. Я помню этот знак — но я-то не пчела, чтобы жужжать!
Ар-Нель улыбнулся, снисходительно.
— Анну, видишь ли, я хорошо знаю, как надлежит учиться чтению. Что же касается лично тебя — то тебе, мой дорогой, не худо бы потренироваться и в произношении. Впрочем, сегодня ты читаешь вполне неплохо. У тебя есть способности.
Вот как. Способности! Ну ладно. Слушай дальше. Анну поднёс листок к глазам.
— Рас-цве-ла а-ка-ци-я… Ар-Нель, мне вдруг пришло в голову… как глупо! Я разбираю вашу каллиграфию — но не нашу! Знаешь, мне хотелось бы читать на своём языке — это важно.
Ар-Нель кивнул.
— Я понимаю. Я удивляюсь, что ты прожил так долго, не осознавая, до какой степени это важно. Думаешь, я не могу тебе помочь?
— Конечно! Ты же почти не говоришь по-лянчински!
— О, да, я очень плохо знаю ваш язык… пока… но, представляя, что такое знак и написанное слово — я могу читать на нём, Анну. Возможно, чтение на вашем языке поможет мне лучше на нём говорить…
— Как же это возможно? — Анну уже давно привык к неожиданным выкладкам Ар-Неля, но всё равно удивлялся откровенным парадоксам. — Как можно читать, если не можешь говорить? Читать ведь гораздо сложнее…
Ар-Нель спустился с подоконника на пол, снял со столика для письма исчерканный лист бумаги и положил другой. Анну поднял лист с надписями, свернул и сунул за пазуху — тренироваться разбирать северную каллиграфию. Почерк Ар-Неля напоминал ему переплетение тонких чёрных веток на фоне белого зимнего неба — и это сравнение, отдающее северными стихами, смешило и трогало Анну.
Общаясь с ним, я начинаю думать, как язычник, отметил Анну — без всякого, впрочем, сожаления или неприязни. В конце концов, это неважно. У нас есть немного времени на игры, решил он. На любые игры. И я буду играть в то, что Творец сейчас позволил мне — потому что это мой единственный шанс играть с северянином, лучшим из всех. Смерть кого-нибудь из нас искупит все рискованные мысли. Кровь смывает всё — а уж такая кровь…
— О, Анну… у меня сегодня появилось желание красоваться, хвастаться и пытаться показаться умнее, чем я есть! — Ар-Нель потянулся всем телом, как тянутся бойцы или просто очень подвижные люди, уставшие сидеть на месте. — Я в настроении объяснять. Итак, видишь ли, наша письменность изрядно древнее вашей — но обе они исходят к древним знакам легендарного народа Ид-Гн, жившего в незапамятные времена по ту сторону хребта Хен-Ер. Говорят, их города вмёрзли в лёд… Так вот, друг мой, это их поэты и философы додумались изображать отдельным знаком каждый звук, в противовес ещё более древней Каллиграфии Образов, где знак обозначал целое слово.