Поиски счастья
Шрифт:
Юноша, как затравленный волчонок, оглянулся по сторонам. Кайпэ зарделась, опустила голову.
— Многооленный я. Говори, говори!
Кайпэ совсем спрятала лицо. «Чего попросит он?»
Тымкар медлил. Слишком смела его просьба. Разве отдаст такой хозяин дочь безоленному бедняку? «Зря ходящий по земле» — так назвал он вчера Тымкара…
— Теперь я «одиноко живущий человек», — начал юноша. — Что нужно «одиноко живущему?»
— Непонятны твои слова, — хозяин нахмурился.
Он еще и еще глотнул спирта, не приглашая, однако, других и не закусывая. Ему и в голову не приходило, что этот «зря ходящий»
Тымкар пытался оттянуть свою просьбу и стал рассказывать про стойбище американцев, куда он плавал с чернобородым, про Уэном, про родных. Хозяин прервал его:
— Ты многоговорливый по-пустому, однако.
— Пусть Кайпэ станет мне женой! — сам не зная, как он смог, произнес вдруг Тымкар.
Лицо Омрыквута посерело, глаза выпучились. Он желчно рассмеялся.
— Жалкий ты бедняк! Откуда знаешь Кайпэ? Как можешь ты, «только тело имеющий», просить дочь у Омрыквута?! Дорогая плата! На, возьми! — и он швырнул трубку, рассыпав крупицы тлеющего табака на кожаный пол, резко отодвинул от себя банку со спиртом.
Тымкар побледнел.
— Вы! — крикнул хозяин на женщин, и те мгновенно вернули подарки.
Гырголь ошалело смотрел на всю эту неожиданную сцену. Амвросий и Кейненеун молчали.
— Я отказываю тебе в стойбище! — бушевал оскорбленный оленевод. — Или я звал тебя? Не оставил ли ты на берегу свой разум? Мне не нужны в стойбище «помогающие»!
Тымкар собирал подарки обратно в мешок.
— Вот кто назначен быть мужем, — Омрыквут указал на Гырголя, дымно раскуривая старую трубку.
В пологе все молчали.
— Как ты надоел! — досадливо бросил владелец большого стада, хотя Тымкар молчал и отвернулся.
Юноша продвинулся к выходу и вылез.
Никто не посмел проводить его.
Кровная обида затаилась в сердце Тымкара. Нет, этого он не ожидал! Трудно сказать, что острее сейчас переживал он: отказ отдать ему Кайпэ или те унижения, которым подверг его Омрыквут при женщинах, при Кайпэ И Гырголе.
Не меньше горечи скопилось и в сердце Кайпэ. Обхватив колени маленькими руками, она молчаливо сидела в яранге матери, уже давно оставленной Омрыквутом. (Теперь отец жил с молодой женой Кейненеун). Черные косы Кайпэ свесились, их концы лежали у ног, на шкуре. Она безрадостно раздумывала о своей будущей жизни.
— Ты что, дочка? — окликнула мать — пожилая красивая женщина. Она ничего еще не знала о том, что случилось сегодня утром.
— Отец прогнал его, мама…
И дочь поделилась с матерью своим горем.
Слезы проступили на глазах у матери. Но что могла сделать она против воли всесильного хозяина стойбища?
Она молчала. Ей вспомнилась и своя, такая же безрадостная жизнь.
«Мой сын, как медведь сильный, как олень красивый!»— неотступно звучали сейчас в ушах Кайпэ слова отца Гырголя, сказанные, минувшей зимой. Потом ей вспомнилось, как выстрелом отгоняли кэле, чтобы он не проник на праздник сватовства… Брезгливая гримаса исказила лицо девушки, когда она в мыслях видела рядом с собой Гырголя. В эти минуты ей хотелось выскочить из яранги и бежать до тех пор, пока она не догонит Тымкара… Как много у нее нашлось бы ласковых слов для него!..
Под вечер пришел Гырголь, передал приказание Омрыквута: Кайпэ должна
Так посоветовал своему брату Ляс: все может случиться. Ляс видел недобрые огоньки в глазах его дочери.
Солнце дважды поднималось и вновь опускалось, а Тымкар все рыскал вокруг стойбища, выслеживал Кайпэ. Голод мучил его.
На третьи сутки в час сна он ползком пробирался к яранге Омрыквута. Черный лохматый пес, брехнувший было на него, в тот же миг поплатился жизнью: Тымкар задушил его руками.
Слегка высунув из спальной палатки голову, спал Омрыквут, Кейненеун, Кайпэ и Амвросия не было видно. Гырголь находился в стаде.
В полумраке шатра Тымкар подполз к спальному помещению и замер. Казалось, удары его сердца сейчас разбудят все стойбище. Что делать? Каждую минуту может проснуться хозяин, и тогда… Но как ни силен был гнев юноши, у Тымкара ни на мгновение не возникала мысль убить оскорбившего его человека. Ему нужна была только Кайпэ. Он видел, что она ждет и любит его.
Тымкар просунул голову в полог. Темнота. (Летом жирники не зажигают). Слева хозяин. Значит, где-то тут и Кейненеун. Рыжебородый таньг, конечно, лежит в другой стороне. Осторожно Тымкар начал ощупывать полог руками.
Но как объяснить ей? Как не напугать ее?
Юноша подтянулся на руках и прополз в полог. Ощупью нашел Кайпэ и прилег рядом. Как прибой о скалы, билось в груди его сердце. Ближе, ближе. Вот ее лицо. Губами Тымкар касается ее уха, шепчет:
— Не бойся, не бойся, я — Тымкар.
Кайпэ вздрагивает. Юноша повторяет ей все то же и то же. Девушка поднимает руки и ощупывает ими лицо Тымкара. Прямой нос, Длинные ресницы. Он. Он!
— Я пришел за тобой, Кайпэ, Тагам! [12]
12
Идем
Девушку бьет дрожь. Кайпэ сжалась в комочек, не смеет прикоснуться к тому, кого она ждала два долгих года.
— Идем, Кайпэ, идем!
— Молчи! Молчи! Я пойду, пойду! Ты пришел в самое время. Иди, я — за тобой. Милый…
Тымкар выполз и скрылся среди кочкарника. За ним — выбралась из шатра Кайпэ. Они ползут, перебегают от кочки к кочке. Наконец туман скрывает их. Юноша и девушка бегут. Бегут быстро, бегут в том направлении, где должно быть море.
Но до него не одни сутки пути.
— Милый! Пойду с тобой. Ты смелый и сильный.
— Скорее, Кайпэ. Ты медлишь. Твои ноги, однако, ослабели.
Девушка едва поспевает за ним. Но вот и Тымкар начал спотыкаться.
Эх, молодость, молодость! Даже куска мяса не захватили с собой беглецы. И стойбище оставили перед самым восходом солнца. И побежали прямой дорогой…
…Солнце взошло давно. Туман рассеялся. Силы оставляли обоих.
В стойбище Омрыквута переполох. Задушен пес, исчезла Кайпэ. За Гырголем в стадо послали гонца. Ляс ушел к себе шаманить. Вскоре он объявил: «Пахучей сыростью тянет с юга. Оттуда пришло несчастье. «Зря ходящий по земле» был не человек, а дух. Он задушил собаку, увел дочь Омрыквута. Смотрите! Трава, мох — все потемнело там, куда он ушел… Скорее надо менять пастбище, откочевывать. Мор близко…»