Поиски в темноте

Тодд Чарльз

Хильдебранд вошел следом за Ратлиджем, и Джонстон, на которого долг давил мертвым грузом, тоже последовал за ними. Ратлиджу стало плохо.

— Моубрей! — заговорил он с трудом. — Боже правый, старина, что бы подумала о вас Мэри, если бы увидела таким небритым и грязным! — Его голос звучал неожиданно резко и грубо. — Где ваша гордость?

— Мэри умерла, — пробормотал наконец Моубрей, словно нехотя возвращаясь в настоящее. — Она не может меня видеть и не может вас слышать.

— С чего

вы взяли, что мертвые глухи и слепы?

— Говорят, что я убил ее! Это правда? — Моубрей поднял голову; в красных, воспаленных глазах бушевал его личный ад. Ратлидж подумал: интересно, что понял Моубрей из его слов и способны ли понять их остальные?

Поймав на себе взгляд Джонстона, Ратлидж ответил:

— Не знаю. Неподалеку отсюда нашли убитую женщину. Перед тем вы долго разыскивали свою жену, вы публично угрожали расправиться с ней, помните? Женщина похожа на вашу жену на фотографии, которую мы нашли у вас в бумажнике. Что еще нам оставалось думать?

— Я увидел ее из окна на станции. Это я помню! Но, если она погибла в Лондоне, как такое возможно? Как она могла оказаться здесь? Я даже не знаю, где сейчас нахожусь! — Моубрей, похоже, забыл, что видел вместе с женщиной мужчину. Он огляделся вокруг мутным взглядом, как будто не мог сосредоточиться на стенах тюремной камеры, как будто видел нечто, доступное только ему.

Как Хэмиш…

— Во что она была одета, когда вы ее видели?

Ветер раздувал ее волосы — как раньше, и она улыбалась, когда смотрела на детей. Ее улыбка…

— Во что она была одета? — не сдавался Ратлидж. — На ней было синее платье? Зеленое?

— Для меня она одевалась в розовое. Она всегда надевала розовое, когда хотела порадовать меня. Однажды я сфотографировал ее в розовом платье. Снимок у меня здесь, с собой… — Он принялся искать бумажник, но, не найдя его, быстро отвлекся.

— А дети? Во что были одеты они?

Но Моубрей, видимо, не мог говорить о детях, и Ратлидж снова чуть не упустил его; Моубрей снова собирался ускользнуть в пучину апатии.

— По дороге шла женщина, — быстро продолжал он. — Она шла одна. — Джонстон сделал резкое движение, пытаясь остановить Ратлиджа. Хильдебранд открыл рот, но Ратлидж, не обращая на них внимания, продолжал: — Она… та женщина… была в розовом платье. Или, точнее, бледно-лиловом. Но это была не ваша жена, а другая женщина. Вы ее видели? Вы говорили с ней?

Но Моубрей снова закрыл голову руками. Он тихо плакал.

— Черт побери! — не выдержал Хильдебранд. — Вы только все портите! Ему стало еще хуже…

— Я не согласен с подобными методами ведения допроса! — поддержал его Джонстон.

— Хильдебранд, пошлите констебля за платьем. Я хочу показать его Моубрею.

— Нет, так нельзя, я не…

— Если

он опознает платье, иметь дело с последствиями придется мне… ничего нельзя сказать заранее… — бормотал Джонстон. — Не понимаю ваших доводов!

— Мне нужно платье, — сказал Ратлидж. — Пошлите за ним констебля!

— Под вашу ответственность! — сдался Хильдебранд. — Вы меня слышите?

Здоровяк констебль с явным облегчением вышел из камеры.

Пока он ходил за платьем, остальные ждали его в злом, беспокойном молчании. Моубрей перестал плакать; он как будто заснул сидя. Дышал он неровно и хрипло, как будто ему снились страшные сны. Вдруг он вздрогнул и проснулся, что-то встревоженно крикнул, вскинул руки, словно желая отгородиться от того, что поднималось из глубин его сознания.

«Ты тоже когда-нибудь будешь таким!» — напомнил Хэмиш, и кровь застыла у Ратлиджа в жилах.

Моубрей повернулся к нему и взмолился:

— Где мои дети? Вы видели моих детей? Ума не приложу, где их искать!

Тут вернулся констебль, разрушив чары, сковавшие всех присутствовавших. Он нес аккуратный сверток. Прежде чем передать сверток Ратлиджу, он покосился на Хильдебранда.

Ратлидж распаковал сверток, сосредоточившись на бечевке и узле, на складках бумаги. Потом он достал платье, завернутое в папиросную бумагу. На ее фоне платье казалось темным. Затем, не встряхивая его, он опустился на колени на холодном, твердом полу.

— Посмотрите, пожалуйста, — мягко попросил он, не прикасаясь к Моубрею, который снова смотрел в пространство.

Ему не сразу удалось уговорить Моубрея взглянуть на платье, которое он протягивал ему, как жертву какому-то рассеянному богу.

Моубрей нахмурился; он как будто не сразу понял, что перед ним, и тем более не узнал платье. Но Ратлидж не терял терпения. В неудобной позе колени заболели, но он стоял не шевелясь, чтобы не отвлекать Моубрея.

Наконец Моубрей осторожно коснулся платья загрубевшим от тяжелой работы пальцем, как будто сомневался в том, что оно настоящее. Видно было, что само платье его не очень интересует. Он даже не сразу сообразил, что перед ним. Потом он ощупал плечо… рукав… воротник… и понял.

— Я думал, она погибла под бомбами. Когда это случилось, меня не было с ними рядом. Я был во Франции… Капитан Баннер сказал, что мне дают отпуск. Я должен ехать в Лондон. Там что-то случилось. Кажется, в порт меня отвезли на машине. Шел дождь, и было темно, и я ничего не чувствовал… даже на службе в часовне…

Темные пятна стали заметнее, они почернели и заскорузли — длинное пятно и брызги, как черные горошины на ткани, расположенные беспорядочно, без всякого вкуса. Они лишь отмечали силу нападения.