Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
Шрифт:
Магнус медленно обернулся. Лицо его стало бесстрастным.
— Так они и нас не выпустят, да?
Пак с усмешкой ответил:
— Не стоит меня недооценивать, чародейчик! Мне отлично известно, что твоя сестрица — мастерица летать на метле и что ты и твои братцы умеют летать и вовсе безо всяких метел, а также исчезать, чтобы потом появиться за многие мили от дома. Ну уж нет, я бы не стал пытаться удержать вас тут силой.
— И все же ты хочешь нас удержать, — тихо проговорила Корделия.
Пак кивнул:
— Я хочу удержать вас здесь любовью ваших родителей. Вспомните, что они
Дети умолкли и уставились в пол, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, так что они говорили? — требовательно вопросил Пак.
— Чтобы мы никуда не ходили, — нехотя, словно слова из нее тянули щипцами, проговорила Корделия, — и слушались тебя.
И весь тот день они беспрекословно слушались Пака. Откуда ни возьмись явились две крохотные старушки и приготовили завтрак, потом — еще две, и приготовили обед. А вот для приготовления ужина явились еще трое.
Все время до ужина дети старательно искали, чем бы им заняться. Попробовали поиграть в прятки, но игра не клеилась. Магнус с большим трудом превратился в яблоньку, а Грегори и вовсе сплоховал. Корделия запрокинула голову, надменно глянула на возникшую рядом с ней болотную кочку и проворчала:
— Ну, ты и придумал, Грегори! Спрятаться у меня под ногами! Теперь тебе водить!
Еще хуже пошла игра в «замри-отомри». Даже на то, чтобы заставить замереть жука, у ребятишек не хватало сил. А уж когда они решили поиграть в «вышибалки», Магнус и Корделия проявили такую рассеянность, что даже мячик толком друг другу добросить не могли — он то и дело падал на землю.
Наконец отчаявшийся Пак усадил их за уроки. Дети были сердиты, и это само по себе было плохо, но еще хуже стало, когда они начали проявлять любопытство.
— Но, Робин, а наш папа говорит, что элементов девяносто два! — горячо возразила Корделия.
Грегори кивнул:
— Да. И некоторые из них так редки, что их никогда не увидишь.
— Ваш папа! — воскликнул Пак и возмущенно наморщил нос. — Ох уж эти мне его понятия о том, что есть, а что только кажется! Дети, поглядите вокруг да пощупайте руками! Разве вы можете увидеть этот «уран», про который он толкует, или «алюминий»? Но зато вы очень даже можете пощупать землю, можете ощутить воздух, когда ваши щеки обдувает ветер. Говорю вам: элементов — иначе говоря, стихий — всего четыре: земля, вода, воздух и огонь!
— Ну а что же тогда такое камень, а?
— Всего-навсего земля, только плотно утрамбованная.
— А дерево?
— Дерево? Дерево сложено из земли и воды!
— А железо?
Пак содрогнулся. Железо для эльфов было подобно яду.
— Давайте лучше про медь поговорим. Где мы находим медь? Там, где камней коснулся огонь. Так из чего же тогда сделана медь, как не из земли и огня?
И так далее и тому подобное. У Пака были вполне определенные взгляды обо всем в природе, и дети сами не заметили, как увлеклись.
— А из деревьев важны только три, — расхаживая из стороны в сторону, заявил Пак. — Дуб, осина и терновник.
Грегори нахмурился:
— А сосна?
— Она годится только на то, чтобы спалить ее в сочельник.
— А падуб? А плющ?
— Первое — куст, второе — лиана. А я о деревьях толкую!
— А
Пак обреченно вздохнул и поведал детям сказку — печальную и замысловатую историю о прекрасной Маргарет и славном Вильяме, о том, как они встретились и полюбили друг друга, и как потом он ее покинул, и как женился на другой, и как потом прекрасная Маргарет умерла, а потом и славный Вильям тоже, и как на их могилах выросли шиповник и роза, и как эти растения доросли до самой верхушки церковного шпиля и там их ветви сплелись в неразрывных узах любви.
Корделия слушала, как зачарованная, а мальчики начали ерзать на стульях, и тогда Паку (специально для них) пришлось рассказать историю о маленьком Мерлине — как его взял в плен злой король Вортигерн и заточил в башню, в подземелье под которой спали два дракона. За этой сказкой последовала другая — о маленьком Артуре, который вырос и стал королем, который принес мир и процветание Англии, дотоле раздираемой междоусобицами. Затем Пак рассказал о Ланселоте — самом храбром из рыцарей короля Артура, и о том, как он спас прекрасную Элейн, об их сыне Галахаде и о том, как тот разыскивал Священный Грааль, а также о племяннике Артура Гавейне и о Зеленом Рыцаре.
— А про его братьев почему не рассказываешь? — потребовал Джеффри. — Об Агравейне, Гарете и Гагерисе?
— Ох, о них вы уже слушали раньше, — вздохнул Пак. — Зачем же снова рассказывать?
— Потому что в сказках всегда столько чудес и волшебства!
— А особенно когда сказки рассказываешь ты, Робин, — проворковала Корделия, уже знающая волшебную силу лести.
Знал ее и Пак, но все же надулся от самодовольства и улыбнулся:
— Еще бы! Ведь у меня такой богатый опыт! Я уже сотни лет рассказываю сказки! Однако час уже поздний, и если меня не обманывает мой нос, скоро будет готов ужин.
Четыре детские головки тут же запрокинулись, четыре носа дружно втянули вечерний воздух. А потом все четверо разом взвизгнули, и мальчишки мгновенно исчезли, оставив после себя три негромких хлопка. Корделия вскочила верхом на метлу и стрелой полетела к крыльцу, крича:
— Это нечестно! Не начинайте без меня!
Пак испустил долгий, облегченный вздох:
— Ох! Один денек мне удалось их удержать на месте. А что завтра-то будет?
Но на другой день все решилось само собой… Корделия проснулась до зари и тут же подбежала к окну, чтобы посмотреть, не возвращаются ли родители, и в предрассветной серой мгле увидела в саду… единорога.
Единорог был высокий и стройный и белый, как молоко, а грива и рог у него были золотые. Когда с губ девочки сорвался восхищенный возглас, зверь поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. Корделия замерла от изумления и восторга.
Но тут единорог развернулся, опустил голову и принялся поедать мамины цветочки. Корделия впопыхах натянула платьице и чулки, быстро обулась и выбежала в сад, на ходу завязывая шнурки на корсаже.
Выбежав в сад, она остановилась, решив, что может напугать сказочное создание, но ее опасения были напрасны: единорог преспокойно стоял и смотрел на нее, медленно пережевывая пучок сладкого клевера. У Корделии дыхание перехватило — настолько она была очарована красотой единорога.