Пока драконы спят
Шрифт:
Склонился зверь над воином, которого скакуном привалило, и зарычал люто. Ингвар, конечно, меч из рук не выпустил, но из-под крупа не очень-то замахнешься. Да и не поможет меч простив матерого палэсьмурта.
Вновь натянулись луки, стрелы вырвались из силков пальцев, ударили в спину медведя. Да только ему это вроде пчелиных укусов – неприятно, но не смертельно. А Ингвару теперь только Гель помочь сможет, и больше никто.
Остренькими зубками впилась лайка в зад палэсьмурта. А не надо наклоняться, провоцировать не надо! И так мишку ее атака проняла, что он и думать запамятовал о беспомощном воине. Зато собачку
Гель отпрыгнула от него и звонко залаяла: вот я какая! Эй, косолапый, я тебя одолею, я тебя съем! Уже есть начало – полный рот гнилой шерсти и блох.
И хоть мудр был зверь, не год, не два, не десять зим в берлоге ночевал, а на лайку кинулся. И прозевал при этом стрелу, ткнувшуюся под ребро, что у сердца, и сразу три рогатины не заметил. Окружили охотники палэсьмурта, не дали в снег упасть и лежа издохнуть. Обвисший на рогатинах, стоя, принял он смерть от ран.
Ингвара из-под скакуна вытащили, вручили ему бурдюк с вином – накось, выпей для поправки здоровья. И тут же принялись тушу свежевать, уговаривая косолапого на убийц не обижаться и даже – наглость людская пределов не знает! – принести удачу в дома охотников, отправивших его к медвежьим праотцам. Гель-лайку от добычи отогнали – хоть и в обличье собаки, а все равно баба. Как известно, женскому полу на охоте делать нечего.
Не очень и хотелось. Пока палэсьмуртом все заняты, Гель потихоньку, чтобы никто не увидел, собралась подальше в лес – пора уединиться от навязчивых взглядов.
Но незаметно уйти не получилось. Граф троих послал проследить за перевертнем. Ха! Если что, Гель справилась бы с троицей играючи – клыки-то есть, когти имеются.
В общем, не повезло соглядатаям. Пришлось им попетлять за лайкой меж вековых кедров. Смеху ради она трижды обошла две кривые ели, сомкнувшие ветви, как любовники – объятия. Потом, когда прогулка уже самой надоела, без труда отыскала нужный сугроб и выкопала из него одежду. Схватив сверток клыками, немного побродила вдоль берега замерзшего лесного озера и остановилась возле пня, в который ночью воткнула девять ножей.
Заточенный металл ярко блестел в лучах солнца. И отлично – графские прихвостни наверняка заметили ножи. А ведь всем известно: перевертню не обернуться без девяти лезвий. Перевертень над остриями кувыркнется и лишь тогда – только тогда! – человеком вновь станет.
Мастера рекомендовали поощрять веру в эту дурацкую легенду. Настало время последовать их совету. Гель разбежалась хорошенько, перебирая всеми лапами, и распласталась над снегом, животом зависнув на миг над острым металлом. В соседний сугроб рухнула уже не лайка, а юная, совершенно обнаженная девица.
Гель мгновенно замерзла, но одеваться она не спешила. Воины графа должны рассмотреть ее прелести, чтобы потом в подробностях рассказать об увиденном.
Точнее – о том, что Гель им показала.
28. Охота на медведя
Воистину говорят: «Когда человек умирает, он излечивается от проказы, коей является его тело».
«Кое-кому срочно нужно умереть», – подумал Эрик, разглядывая инквизитора, стоявшего на пороге его комнаты.
– Что вам угодно, уважаемый? Разве не приличествует человеку вашей беды трубить в рог, оповещая о своем приближении, а также избегать людных мест? Зачем вы здесь? За мной пришли?
Лицо гостя скрывал надвинутый чуть ли не до подбородка капюшон – реакция святоши на дерзкие слова осталась тайной для Эрика. Одно точно: гость честно соблюдал предписания Церкви, смиряя плоть аскезой, о чем говорило весьма ограниченное количество ванн, принимаемых им в последнее время, – в нос шибало отнюдь не запахом жасмина.
Обучаясь в Университете, Эрик еженедельно посещал баню, куда излишков под конвоем водили по набережной Гангрены. После помывки брадобрей соскребал с лиц студентов постарше щетину – странный обычай, опасный даже, но Эрик стойко принимал эту муку. А потом улыбчивая девушка расчесывала ему волосы. И все это удовольствие стоило один лишь эре! Деньги выдавались из казны лично Ректором.
А инквизитор-то, похоже, жуткий скряга, монетки ему жалко.
Больше всего гость напоминал труп, в ноздри которому залили ртуть, а прочие отверстия заткнули тампонами, пропитанными камедью и смолами, лицо натерли чесноком, внутренности удалили, начинив живот алоэ и базиликом и зашив крупными неровными стежками. И все же труп этот под рясой гнил.
Капюшон чуть шевельнулся:
– З-завтра граф-ф с-с-ссоберет с-с-своих-х л-людей н-на ох-хоту. Т-тебе, лиз-зоблюд, приглаш-шения не б-буд-дет. Не дос-с-стоин. Но т-ты с-с-сам напросс-сишшься. Ты принес-ссешшь м-мне м-медвежьего с-ссала.
Эрик открыл рот, чтоб предложить святому отец самостоятельно пройтись по сугробам в поисках нужного деликатеса. Но тут из-под капюшона сверкнули глаза, и Эрика почему-то одолел сон, он едва добрался до кровати. И только веки его сомкнулись, он угодил в Топь Второго Мира, а оттуда его швырнуло в Пряжу и…
…кучи странного металла, исковерканного, ржавого…
…труп инквизитора, распластанный на снежном покрывале…
…Эрик с окровавленным мечом в руке…
… распущенные волосы струятся по телу – красавица, улыбаясь, обнимает лизоблюда…
…ребенок агукает, пускает пузыри…
Хороший сон. Эрик перевернулся на другой бок и захрапел.
Солнечный луч приятно коснулся лица. Сон, вспомнил Эрик, открыв глаза. Видения давно не посещали его. Говорят, коль узришь во сне мертвеца, охота заладится.
Ну-ну. Инквизитор тоже что-то про охоту рассказывал, сала просил.
Церковникам лучше не перечить, зря Эрик вчера так смело разговаривал. Раз велел святоша в лес напроситься, отказывать – себе дороже. Свежо еще воспоминание о том, что случилось с Лантисом.
Быстро одевшись, в коридоре Эрик поймал слугу:
– Скажи-ка, любезный, собирается ли сегодня граф выехать с дружиной на медведя?
Оказалось, что да, собирается. Сон, значит, в руку. Инквизитор с жиру бесится, подавай ему сала? И ладно, Эрик не прочь проветриться, давно по лесу не гулял – с самого детства. Он отправился в конюшню, где и обнаружил графа. Тот кряхтел и сопел, пытаясь взобраться в седло любимого единорога, всхрапывающего дымными струями. Желающих помочь сюзерену было более чем достаточно, но Бернарт бранился, отвергая навязчивые попытки потрогать его дряблые ягодицы.