Пока, лосось!
Шрифт:
Он вдруг посмотрел на меня таким жалеющим взглядом, будто я была какая-нибудь четырёхлетка и не осталось надежды на то, что я вырасту. Так на меня иногда папа глядел.
– Я совсем даже не маленькая. – Я почувствовала, что сейчас просто заплачу от жалости к себе. – Я только по годам младше тебя!
– Ладно, вундеркинд, – он похлопал меня по спине, – не обижайся! Я придумал здоровский маршрут.
Развязав рюкзак, Серёжка показал небольшой, стакана на два, термос и пакет с чем-то съедобным. На дне лежало ещё что-то, но я не разглядела.
– А теперь ты должна раздобыть одну вещь, – затягивая рюкзак, произнёс он командирским тоном. – Мы отправляемся в горы. Ты когда-нибудь лазила по горам?
Конечно, я никогда не лазила по горам, поэтому сразу струсила. Но Серёжка попытался приободрить меня:
– Это невысокие горы, всего метров сто, не больше. И потом – мы же привяжемся!
– К чему привяжемся? – спросила я жалобно.
Такой голос раньше у меня появлялся, когда я читала вслух: «Уронили мишку на пол…» Я раньше всегда плакала, читая эти стихи. Только тогда мне было жалко мишку, а теперь себя.
– Как к чему? – удивился Серёжка. – Ты ко мне, а я к тебе.
Он сказал это так, что я сразу успокоилась.
– Только привязаться нечем, – озабоченно проговорил он, надевая рюкзак. – Ты должна достать страховку.
Я растерялась:
– Где ж я её достану? У нас дома нету…
– Вот именно что есть! – выпалил Серёжка, торжествуя. – А твои скакалки? Они же старые, закрученные. Надёжней всякой бельевой верёвки.
Я даже запрыгала на месте: как это он здорово придумал! У меня ведь скакалки были ещё бабушкины.
– Только ты смотайся одна, – вдруг предложил Серёжка и снова снял рюкзак. – Я тебя здесь подожду.
Отставив ногу, я постаралась придать лицу надменное выражение:
– Ты что, боишься?! Пожалуйста, можешь оставаться здесь. Только я не знаю, отпустят меня или нет.
Он сделал удивлённый пых губами.
– А чего тебя не отпустят? Всегда же отпускали!
– Как хочешь… Но я не обещаю.
– Алька, – Серёжка взял меня за плечо, но почему-то сразу отдёрнул руку, – ты же знаешь, что твои предки не разрешают нам дружить. Зачем дразнить их?
– Ты их плохо знаешь! – крикнула я обиженно. – Они очень добрые и всех любят.
Это я, конечно, приврала. Кто же может любить всех людей?
Серёжка скривился, как от лимона, и чуть отодвинулся. Теперь лицо его стало полосатым из-за теней, падавших от сосновых веток. Он всё кривил своё полосатое лицо и говорил каким-то неестественным, лающим голосом:
– Помнишь, когда я змею прикончил? Твоя бабушка ещё пригласила моих родаков на чай. Типа в благодарность. Всё было так вежливо, церемонно. А потом, когда мы уходили, я услышал…
– Что? – У меня прямо в животе всё похолодело.
– Твоя бабушка сказала твоему папе: «Это люди не нашего круга, не надо Алечке играть с этим Серёжей. Дурному научится». Очень тихо сказала, но я услышал.
– Неправда, – сказала я неуверенно.
У нас в семье действительно не любили «кухаркиных детей», но при чём тут Серёжка?
Конец ознакомительного фрагмента.