Пока мы лиц не обрели
Шрифт:
Когда тело положили на костер, все, что было мне дозволено, - это стоять и смотреть. Я не была ему ни женой, ни сестрой и поэтому не могла оплакивать его и бить себя в грудь. А если бы могла - я бы надела на руки стальные рукавицы или ежиные шкурки!
Я выждала три дня, как велит обычай, и отправилась с утешением к вдове. Не только долг и приличия привели меня туда: Ансит была любима Бардией и потому была в некотором смысле моим врагом - но кто в мире теперь мог бы лучше понять меня?
Меня провели в верхнюю комнату, где сидела за пряжей Ансит. Вдова была бледна, но очень
– Госпожа… Ансит, - сказала я, взяв ее за руки (она не успела отдернуть их), -что мне сказать тебе? Как мне говорить с тобой о нем, когда утрата твоя безмерна?Чем же мне утешить тебя? Только тем, что лучше иметь и потерять такого мужа, чемвечно жить с любым другим мужчиной.
– Царица оказывает мне великую честь, - сказала Ансит, выдернув свои рукииз моих, встав и сложив их на груди.
Глаза ее были опущены долу, она стояла так, как придворной даме полагается стоять перед царицей.
– Ах, дорогая моя, хотя бы сейчас не смотри на меня как на царицу! Я умоляютебя - разве мы в первый раз увиделись только вчера? Я не смею и сравнивать своюутрату с твоей, но она тоже велика. Прошу тебя, сядь. А я сяду рядом, и мы поговорим.
Она уселась и вновь принялась за пряжу; лицо ее было спокойно, а губы - слегка поджаты, как положено домашней хозяйке, занятой делом. Я подумала, что она вряд ли мне чем-нибудь поможет.
– Это все так неожиданно!
– сказала я.
– Неужели никто не заметил, что болезнь опасна?
– Я заметила.
– Неужели? Арном сказал мне, что это легкая хворь!
– Он и мне это сказал, Царица. Он сказал, что это - легкая хворь для человека,которому достанет сил побороть ее.
– Сил? Но кто был сильнее Бардии?
– Он был как сгнившее изнутри дерево.- Сгнившее? Почему? Я этого не знала!
– Видать, не знала, Царица. Он истощил себя- или его истощили. Уж лет десять, как ему бы уйти на покой. Он же был не железный, Бардия, - из плоти и крови,как все мы.
– Он никогда не выглядел старым, никогда!
– Может быть, Царица, тебе не приходилось видеть его усталым. Ты никогдане видела его лица ранним утром, не слышала, как он стонал, когда я будила его назаре. (А что мне было делать? Он брал с меня клятву, что я разбужу его.) Ты никогдане видела, каким он возвращался поздно вечером из дворца. Голодный, а поесть дажесил нет. Откуда тебе знать, Царица? Ведь это я была его женой. Он был слишком учтив,чтобы зевать и жаловаться в присутствии своей повелительницы.
– Ты хочешь сказать, что работа…
– Пять войн, тридцать одна битва, девятнадцать посольств, непрестанные заботы о том о сем - одному польсти, другому пригрози, третьего утешь… День напролет думать, советовать, запоминать, угадывать, подсказывать, не отлучаясь изСтолбовой залы, - все время эта Столбовая зала. Нет, не только на рудниках можноуморить человека.
Я ожидала услышать все что угодно, но не это. Когда прошла первая вспышка гнева, за ней
– Не ты говоришь, госпожа, а твое горе. Прости меня, но это все домыслы. Яработала с ним наравне, так не хочешь же ты сказать, что сильный мужчина не вынестого, от чего не сломалась слабая женщина?
– Ты говоришь как та, что не знает мужчин. Они крепче нас, зато мы выносливее. Их жизнь короче. Мужчины хрупки. Да ты и помоложе его будешь, Царица.
У меня похолодело в сердце.
– Если ты права,- сказала я,- то он мне лгал. Довольно было одного его слова, и я сняла бы с него ношу забот и отправила его на покой со всеми возможными почестями.
– Ты плохо его знаешь, Царица, если думаешь, что он мог сказать это слово.Ах, ты счастлива на троне; мало в мире повелителей, которых так любят их слуги!
– Да, это так. Ты ведь не осуждаешь меня за это? Даже в горе ты не имеешь права упрекать меня - ведь никакой другой любви я не знала. Безмужняя, бездетная -а у тебя все это было…
– Только то, что ты изволила оставить мне, Царица.
– Оставить? Безумная, о чем ты говоришь?
– Нет, нет, я прекрасно знаю, что любовниками вы не были. Это ты предоставила мне - ведь кровь богов не может смешиваться с кровью смертных, не так ли?На мою долю ты не посягала - взяв от него все, что тебе было нужно, ты позволялаему уползать домой ко мне, пока он снова тебе не понадобится. Недели и месяцы выпроводили в походах, бок о бок ночью и днем, и у вас были общие победы, советы,тяготы, общий солдатский хлеб и грубые шутки. А потом он приходил ко мне - отраза к разу все более худой и поседевший, и засыпал, не доев ужина, и кричал во сне:"На правый фланг, скорей! Царица в опасности!" А утром, недоспав, во дворец: всев Гломе знают, что Царица - ранняя пташка. Вот потому я и говорю: ты оставиламне то, что осталось.
И взгляд ее, и голос безошибочно выдавали чувство, знакомое всем женщинам.
– Как?
– вскричала я.
– Неужто ты ревнуешь?Она не ответила.
Я вскочила на ноги и откинула платок с лица.
– Взгляни, дура, только взгляни, - кричала я,- как ты могла ревновать его комне?
Она подняла глаза и посмотрела. Я втайне надеялась, что мое лицо испугает ее, но в глазах Ансит не было страха. Впервые за этот день упрямые губы ее дрогнули и слезы показались в уголках глаз.
– Ох, - прошептала она, - я и не знала… Так ты тоже…
– Что - тоже?
– Ты тоже любила его. И мучилась. Мы обе…
Мы обе заплакали и в тот же миг очутились в объятиях друг друга. Как это ни странно, ненависть наша иссякла в тот самый миг, когда Ансит узнала, что я всю жизнь любила ее мужа. Я уверена, что все было бы иначе, будь Бардия жив, но его больше не существовало, и нам нечего было делить: мы обе были изгоями, мы говорили на языке, который не понимал никто, кроме нас, в этом огромном равнодушном мире.
В нашем языке не было слов - одни рыдания, слова же были для нас подобны острым клинкам, и мы старались не извлекать их из ножен.