Пока мы лиц не обрели
Шрифт:
Он мог бы меня и не упрашивать. Мы глядели не отрываясь: Психея шла, спускалась все глубже и глубже, и вокруг становилось все темнее и холоднее. В одном месте проход, по которому она шла, раздался и открылся вид куда-то вбок, откуда лился холодный свет и где стояла большая толпа людей. По одежде и выговору было видно, что это - жители Глома. Я узнала знакомые лица.
– Истра! Царевна! Унгит!
– кричали они, простирая к Психее руки.
– Останься с нами! Будь нашей богиней! Прими наши жертвы! Правь нами! Изрекай нам пророчества! Будь нашей богиней!
Психея прошла мимо, даже не посмотрев на них.
– Кто бы ни был
– Постой, - сказал Лис.
Психея, глядя только вперед, спускалась все ниже и ниже, пока слева от нее снова не появился свет, а в свете - чья-то фигура. Присмотревшись, я с удивлением повернула голову, чтобы выяснить, здесь ли Лис. Лис был на месте, тем не менее человек, ставший на пути Психеи, тоже был Лис - только более старый, седой и бледный, чем тот Лис, что стоял рядом со мной.
– Ах, Психея, Психея!
– сказал Лис на картине (или в другом мире, потому чтоя уже поняла, что все эти изображения - на самом деле не изображения).
– Что забезумие ты творишь? Куда ты бредешь по этому подземелью? Что?! Ты думаешь, чтотак ты попадешь в страну мертвых? Это все выдумки жрецов и поэтов, детка. Ты всего лишь в заброшенном руднике. Страны мертвых, такой, о которой ты думаешь, несуществует, и богов тоже не существует. Неужели ты совсем у меня ничему не научилась? Бог, которому ты должна служить, - бог внутри тебя: разум, трезвый рассудок, самообладание. Фи, неужели ты погрязла в варварстве навсегда? А я хотел датьтебе зрелую, прекрасную греческую душу… Но еще есть время: подойди ко мне, и явыведу тебя из этого мрака на зеленый луг, под грушевые деревья, где все было таксветло, надежно, просто и понятно!
Но Психея прошла мимо, даже не посмотрев на него. Затем в третий раз заблистал свет (на этот раз - слева). В нем возникло нечто вроде женской фигуры; лицо было мне незнакомо. От взгляда на нее сердце мое наполнилось такой пронзительной жалостью, что я чуть не умерла. Женщина эта не плакала, но по глазам ее было видно - она не плачет просто потому, что у нее не осталось слез. Отчаяние, униженность, мольба, беспредельный упрек - все это можно было прочесть в ее взоре. Мне стало страшно за Психею. Я знала, что этот образ явлен ей только для того, чтобы сбить ее с пути и поймать в ловушку. Но знает ли она сама об этом? А если знает, то сможет ли, такая заботливая и сострадательная, пройти мимо? Это было чрезмерно тяжкое для нее испытание. Психея по-прежнему смотрела только вперед, но было ясно, что она все видит краем глаза. Ее трясло, а губы кривились от неслышных рыданий. Она даже прикусила губу, чтобы сдержаться. "Великие боги, спасите ее, - сказала я про себя.
– Дайте, о дайте ей пройти мимо".
Женщина простерла руки к Психее, и я увидела, что из ее левого запястья капает кровь. Затем она заговорила; у нее был такой низкий и страстный голос, что мог бы тронуть любого, даже если бы произносил незначащие слова. Он мог бы разжалобить даже железное сердце.
– Ах, Психея!
– воззвал голос.
– Ах, дитя мое, моя единственная любовь. Вернись! Вернись! Вернись туда, где мы были счастливы прежде! Вернись к Майе!
Психея прикусила губу так сильно, что на ней выступила кровь, и расплакалась. Я подумала, что ее горе больше, чем горе этой причитающей Оруали. К тому же Оруали было легче: она могла всецело посвятить себя страданиям, Психее же приходилось еще и идти
Все погасло, и мы с Лисом снова остались вдвоем.
– Неужели мы таковы, какими увидели себя?
– спросила я.
– Да. Все здесь правда.
– Но мы же говорили, что любим ее.
– Это так. У нее не было врагов опаснее нас. И чем ближе день, когда боги станут прекрасными, или, вернее, явят нам свою изначальную красоту, тем больше будет ревность смертных к тем, кто стремится слиться душой с Божественной Природой. Мать и жена, сын и друг станут стеной на пути у них.
– Значит, Психея тогда, в те ужасные дни, когда я считала ее злой… она страдала, может быть, больше, чем я?
Она взяла тогда на себя все твои муки. Потом наступила твоя очередь.
– Правда ли, что придет день, когда боги станут прекрасными, дедушка?
– Так говорят… хотя мне трудно понять. Я мертв уже давно, но так и не могу постичь до конца их язык. Только отдельные слова разбираю. Одно я понял наверняка: наш век станет вскоре далеким прошлым. Божественная Природа в силах изменить даже прошлое. Мы видим вокруг себя незавершенный мир.
Не успел Лис договорить, как снаружи раздался многоголосый хор. Голоса эти были чудесными, но в то же время наполняли сердце страхом. Они восклицали:
– Она идет, повелительница возвращается домой! Богиня Психея вернулась изстраны мертвых и принесла с собой ларец с красотой Царицы Теней!
– Идем, - сказал Лис, и я пошла против своей воли. Лис взял меня за руку ивывел из темной залы на свет через арку, затянутую виноградом. Мы стояли посредидвора, заросшего ярко-зеленой травой; небо над нами было таким синим, как бываеттолько в горах. В середине дворика был бассейн с ключевой водой - такой величины, что много людей смогли бы одновременно купаться и плавать в нем. Кругом слышны были шаги и дыхание невидимых созданий и продолжали звучать (уже значительно тише) голоса. В следующий миг я распласталась ниц, потому что Психея вошла, ия припала к ее стопам. •
– О Психея, богиня, - сказала я.
– Никогда более не назову я тебя своей, новсе, что считала моим, отдаю тебе. Увы, теперь тебе все ведомо. Я никогда не желалатебе истинного добра, никогда не думала о тебе так, чтобы не думать в первую очередь о себе. Я была алчущей бездной.
Психея наклонилась, чтобы поднять меня с земли. Но поскольку я отказывалась встать, она молвила:
– Майя, милая Майя, ты должна встать. Я еще не отдала тебе ларец! Ты же знаешь, сколько мне пришлось пройти, чтобы принести красоту для Унгит.
Тогда я встала, вся влажная от настоящих слез, которыми не плачут в том мире. Психея протянула мне что-то, и я поняла, что она действительно богиня, потому что ее прикосновение обожгло меня тем особенным пламенем, не причиняющим боли. От нее исходило сладкое, волнующее грудь веяние; вдохнув запах ее волос, я словно бы помолодела и задышала полной грудью. Но (и это труднее всего объяснить), несмотря на все, она оставалась той же Психеей; в тысячу раз больше Психеей, чем в день перед Жертвоприношением. Ибо все то, что прежде проскальзывало во взглядах и движениях, все то, о чем я прежде лишь догадывалась, теперь раскрылось в полной мере и заполнило все существо Психеи, оставаясь зримым и очевидным каждый миг. Она стала богиней? Возможно, но никогда прежде я не видела женщины столь земной.