Пока не кончилось время

Лукина Любовь Александровна

– Ладно, хватит! – скривив рот, выговорил он. – Примирился? Давай работать…

Злой, как черт, он вернулся к столу. Сел. Положил перед собой чистый лист.

Итак, «Поводыри»… Что-то ведь там уже наклевывалось… Калогер пододвинул лист поближе и, подумав,

набросал вариант первой фразы. Написав, аккуратно зачеркнул и задумался снова.

И все-таки – зачем ей это было надо? Жажда яркого поступка? Чтобы смотреть потом на всех свысока? Два года… Это ведь не шутка – два года…

Нет, так нельзя, сказал он себе и попробовал восстановить картину. Кабинет… Портьеры, кресла… Зеленые насмешливые глаза лидера. Сейчас мурлыкнет дверной сигнал и лидер скажет…

Строка за строкой ложились на бумагу и аккуратно потом зачеркивались. Квартира оживала: в лицо веял бесконечный прохладный выдох кондиционера, в кухне бормотал холодильник… Исчеркав лист до конца, Калогер перевернул его и долгое время сидел неподвижно.

Потом опять мурлыкнул телефон, и он снял трубку.

– Да?

В трубке молчали.

– Да! Я слушаю.

– Как работается? – осведомился знакомый хрипловатый голос.

– Никак, – бросил он. – Зачем вы это сделали?

– Захотела и сделала, – с глуповатым смешком отозвалась она. Кажется, была под хмельком. – Книгу надписать не забудьте…

– Не забуду, – обнадежил он. – А кому?

– Ну… Напишите: женщине с набережной… – И, помолчав, спросила то ли сочувственно, то ли виновато: – Что?.. В самом деле

никак?

– В самом деле.

– Ну вот… – безнадежно сказала она. – Этого я и боялась… Видно, мое время вообще ни на что не годится – разве на кабаки… – Вздохнула прерывисто – и вдруг, решившись: – Знаете что? А промотайте вы их, эти два года!

– То есть?

– Ну, развлекитесь, я не знаю… В ресторан сходите… На что потратите – на то потратите…

– Послушайте, девонька!.. – в бешенстве начал Калогер, но она проговорила торопливо: «Всё-всё, меня уже нет…» – и повесила трубку.

Калогер медленно скомкал в кулаке исчерканный лист и швырнул его на пол. Встал, закурил. Чужое время…

– Да пропади оно все пропадом! – громко сказал он вдруг.

Бесстыдно усмехаясь, ткнул сигаретой в пепельницу, затем вышел в переднюю и сорвал с гвоздя плащ. В кабак, говоришь?.. А почему бы и нет? Он уже нагнулся за туфлями, когда, перекликнувшись звуками, перед ним снова возникло начало «Поводырей».

Чуть ли не на цыпочках он вернулся к столу, повесил плащ на спинку стула, сел. И слово за словом первый абзац повести лег на бумагу. И «Поводыри» ожили, зазвучали.

Он работал до поздней ночи. И никто не мешал ему, и никто не звонил. И он даже ни разу не задумался, а что, собственно, означала эта ее странная последняя фраза: «Всё-всё, меня уже нет…»

1988