Пока не пропоет петух

Павезе Чезаре

Сейчас, в смиренном покое дворика Стефано проводил день, куря, как Джаннино, и слушая однообразный шум моря. Подняв голову, как мальчик, он подождал, пока небо побледнеет, а облака изменят свой цвет. Но в глубине души, в самой его плоти его мучило другое воспоминание, то страстное и восторженное стремление к одиночеству, которое исчезало. Что он сделал из той смерти и того воскресения? Может быть, теперь он живет не так, как Джаннино? Стефано сжал губы, прислушиваясь ко всегда одинаковому на рассвете шуму моря. Он мог взять амфору, подняться по дороге и наполнить ее

из холодного, хрипловато журчащего источника. Он мог вернуться и снова лечь в кровать. Облака, крыши, закрытые окна — все в один миг стало нежным и драгоценным, все было как тогда, когда он вышел из тюрьмы. А потом? Лучше остаться здесь, чтобы мечтать о том, что уедешь, но на самом деле не уезжать.

Элена, стоя за окнами, смотрела, держа Винченцино за руку. Стефано кивнул, чтобы она вошла, а потом демонстративно уставился в пустой угол, где стоял шкафчик. Элена пожала плечами и, ни слова ни говоря, взяла метлу.

Пока в комнате был мальчик, Стефано смотрел на них молча: она подметала, он подавал ей совок. Элена не казалась смущенной — потупив глаза, она исподтишка разглядывала комнату, но его взгляда не избегала. Она не покраснела, а побледнела.

Она отправила мальчика выбросить мусор, Стефано не шевельнулся. Короткая отлучка мальчика прошла в напряженном молчании.

Когда Стефано решился что-то сказать, Винченцино вернулся. Он помог ей застелить кровать и ушел вместе с амфорой.

Стефано заметил, что он ждет, когда заговорит Элена, а Элена, повернувшись к нему спиной, складывала одеяло. Говорить было не о чем. В это время Стефано должен был находиться далеко.

Мгновение прошло. Повернувшись к нему спиной, наклонившись и растрепав волосы, хотела ли она его возбудить? Ему показалось, что он увидел, как ее руки застыли на одеяле, а голова вытянулась, словно ожидая удара.

Стефано глубоко вздохнул и сдержался. Винченцино с минуты на минуту мог вернуться. Стефано, не отходя от двери, к которой прислонился, сказал:

— Я не убираю кровать там, где не сплю.

Потом поспешно добавил, ему показалось, что он услышал шаги мальчика: «Было бы хорошо заниматься любовью утром, но не нужно, потому что наступает вечер, потом завтра и послезавтра…»

Элена, как бы бросая вызов, обернулась и сказала негромким голосом: «Такие люди, как ты, не нужны. Не мучь меня». У нее подрагивало горло, морщины около глаз покраснели. Стефано улыбнулся: «Мы в этом мире для того, чтобы мучить друг друга».

Мальчик толкнул дверь, держа амфору обеими руками. Стефано наклонился, молча взял ее и отнес под окно. Потом поискал в карманах мелочь.

— Нет, — сказала Элена, — нет, нет. Ты не должен брать. Зачем вы беспокоитесь?

Стефано сунул ему в руку монетку, взял за плечи и вытолкнул за дверь. «Иди домой, Винченцино».

Закрыл дверь, все ставни и пересек полутень. Элена со стоном упала на него.

В остерии усталый и пресыщенный Стефано сидел, раздумывая о своей силе и о своем одиночестве. Этой ночью он лучше спал, и это стоило многого. Отныне он всегда будет встречать зарю и курить, как Джаннино,

в здоровой прохладе ночи. Его сила была реальной, если бедная Элена, утешившись, улыбалась ему сквозь слезы. Большего он не мог ей дать.

Он перекинулся парой слов с лысым Винченцо и Беппе, механиком, которые не говорили о Джаннино и поджидали четвертого. «Угощаю, не против?» — сказал тогда Стефано.

Принесли кувшин, коричневое вино напоминало кофе. Вино было холодным и терпким. Механик, надвинув берет на глаза, чокнулся со Стефано. Тот осушил два стакана и спросил:

— Как съездили?

Черные глаза юноши блеснули.

— Дорога в тюрьму самая легкая, инженер.

— Думаете? — пробормотал Стефано. — У вас крепкое вино. Какую глупость я свалял, что до сих пор его не пил.

Винченцо начал смеяться, кривя рот.

— Вам перевели ваше пособие, инженер?

— Конечно.

Еще до полудня Стефано вышел, чтобы охладиться. Улица и дома под блаженным бледным солнцем немного пошатывались. Все было так просто. Почему он не подумал об этом раньше? Всю зиму его поджидало тепло.

Стефано отправился в дом Джаннино, поднялся по каменным ступенькам, разглядывая краем глаза еще зеленую листву сада за стеной. Пока он ждал, то думал о доме Кончи, которого он больше не видел — герани все еще на окне? — и о Фоскине, и о другом незнакомом голосе, который гордость, должно быть, заставляла плакать в кулак.

В гостиной с красными изразцами было отчаянно холодно. Тяжелая штора скрывала дверь. Оконце было закрыто.

Вошла суровая и бесстрастная мать. Стефано присел на край стула.

Он первым заговорил о Джаннино. Неподвижные глаза слушающей старухи едва двигались.

— Он вам никогда ничего не говорил?..

Кто-то, похоже в кухне, что-то выкрикнул. Не изменившись в лице, старуха продолжала бормотать: «Нас взяли за горло. Мой муж превращается в идиота. Возраст. Он ничего не знает».

— Я ничего не слышал от Джаннино, но думаю, что это пустяки.

— Вы знаете, что он собирался жениться?

— Но разве он хотел? — неожиданно вырвалось у Стефано. — Джаннино не дурак и, возможно, сделал это специально.

— Джаннино считает, что он не дурак, — спокойно сказала его мать. — Но он безумец и настоящий ребенок. Если бы он не был безумцем, то дождался бы свадьбы, а потом получил бы и ту, другую.

Глаза у нее сузились, посуровели, но смотрели с любопытством: «Вы никогда не были в Сан-Лео?.. Там живут в пещерах и нет даже священника… И они хотят женить моего сына!».

— Я знаю, что такое тюрьма, — проговорил Стефано. — Может быть, чтобы из нее выйти, Джаннино женится.

Старуха улыбнулась.

— Джаннино крутит, чтобы ни на ком не жениться, — пробурчала она. — Вы знаете тюрьму, но не знаете моего сына. Выйдет, выйдет, молодчик.

— А Спано? — спросил Стефано. — Что говорит?

— Спано — девушка, которая у него будет. Спано его знает. Я вам говорю об этом, потому что вы не здешний. И мы их знаем. У них в доме незаконная дочка их отца, и они не могут задаваться.