Пока нормально

Шмидт Гэри

* * *

Вечером, когда я добрался до библиотеки, мистер Пауэлл и Лил были уже наверху. Лил принесла с собой стопку книжек. Она сказала, что взяла их для нас обоих, потому что мистер Барбер задал нам самостоятельную по Новой Зеландии, которую надо сдавать через две недели, а мы с ней, между прочим, партнеры. Она надеется, что я это помню.

Я не придурок. Я ответил, что помню.

Потом мистер Пауэлл сказал, что я классно выгляжу в новой куртке.

Лил тоже сказала, что я выгляжу классно, только у нее это получилось гораздо лучше, чем у мистера Пауэлла. Потом она улыбнулась и раскрыла

одну из книжек про Новую Зеландию. Знаете, каким красивым может быть человек, когда он раскрывает книгу? Особенно если у него коричневые волосы цвета пеликановых перьев?

– Мистер Свитек, – сказал мистер Пауэлл, и мы принялись за работу.

* * *

– Равновесие на картине может быть двух видов, – сказал мистер Пауэлл. – Устойчивое и неустойчивое.

– Устойчивое и неустойчивое, – сказал я.

– Допустим, что ты хочешь нарисовать Лил – как она сидит за этим столом и работает над заданием, за которое тебе тоже лучше бы взяться сразу после того, как мы закончим с живописью. Допустим, что мы нарисуем стол, ножки которого стоят на полу, и Лил, ноги которой стоят на полу, и картина у нас, скорее всего, получится в ширину больше, чем в высоту, чтобы на ней поместился весь стол. Это изображение будет устойчивым. Почему?

– Потому что в нем нет ничего, что могло бы куда-нибудь упасть, – сказал я.

– Именно. Устойчивая композиция крепко привязана к земле.

– Значит, при неустойчивой композиции Лил у меня могла бы плыть куда-нибудь в Новую Зеландию.

Лил ухмыльнулась мне.

– Да, – сказал мистер Пауэлл. – А еще что?

– Можно наклонить стол так, чтобы правые ножки висели в воздухе.

– Представляешь, насколько больше напряжения было бы в такой картине? – спросил мистер Пауэлл. – Когда не знаешь, что будет дальше?

Я сказал:

– А Бурый Пеликан устойчивый.

Мистер Пауэлл немного помолчал, а потом ответил:

– Да.

И это была правда. Сначала вы могли бы подумать, что это не так: он ведь стоит в основном на одной ноге, на изогнутой ветке, которая уже порядком подгнила. Но он устойчивый. Даже ураган, и тот не сдвинул бы его с места. Вот почему он выглядит так благородно.

Я снова нарисовал Вилохвостых Качурок – с нуля, потому что так велел мистер Пауэлл. Они не улыбались. Вода под ними металась сразу во все стороны, и штормовой ветер дул так сильно, что их даже собственные крылья почти не слушались.

– Тут уж точно не знаешь, что будет дальше, – сказал мистер Пауэлл.

И он был прав.

Потом я стал работать над самостоятельной по Новой Зеландии – один, потому что у Лил заболел живот и она ушла. Но перед этим она оставила мне все книжки с закладками в нужных местах. Ей ужасно интересно, что у меня выйдет, сказала она с лестницы.

Просто блеск.

* * *

Первого апреля день был серый и наполовину с дождем, как будто погода думала, что еще март. После школы мы с Лил пошли на Бумажную фабрику Балларда, чтобы отнести записку про орхидею – ее написала моя мать – и, если повезет, немножко покидать подковы. Знаете, как приятно идти в такой холод в летчицкой куртке? Знаете, как приятно идти с Лил кидать подковы, даже если капает дождь? И пускай хоть весь тупой Мэрисвилл думает, что мой брат Кристофер…

Я зашел в контору к мистеру Балларду. Он разговаривал с миссис Свенсон, а когда увидел нас, то воскликнул:

«Партнер!», и я познакомил его с Лил, и они пожали друг другу руки. Я отдал ему материну записку, и он сказал спасибо, он надеется, что орхидея ей понравилась. Я ответил, что мать каждое утро поворачивает ее на солнце, чтобы она росла ровно со всех сторон, а поливает ее так, как будто ребенка кормит. Он засмеялся и спросил, не хотим ли мы немножко покидать подковы, и Лил ответила, что хотим, и я достал их из-за двери, а когда вернулся, Лил уже выбирала орхидею для себя, и вдруг вышло солнце и залепило в окно изо всей мочи, и весь этот свет падал на Лил, и она улыбалась и откидывала назад волосы, как обычно, и вроде бы немножко смущалась, потому что мистер Баллард дал ей орхидею, почти такую же красивую, как она сама, бледно-фиолетовую и только самую чуточку белую по краям.

Она посмотрела на меня и улыбнулась с орхидеей в руках.

– Как тебе? – спросила она.

– Очень красивая, – сказал я.

Мы оставили орхидею в конторе и пошли через фабрику на улицу. Когда мы выходили из конторы, солнце еще сверкало нам вслед, и люди, которые были снаружи, прямо ахнули. «Не закрывайте дверь», – сказали они, и мы послушались.

Потом мы вышли из фабрики и там, у стены, увидели моего отца и Эрни Эко. Наверное, у них опять был перекур. Они стояли с сигаретами и смеялись, как будто только что услышали что-то очень смешное. Такое, что смешней не бывает.

А на Эрни Эко – на Эрни Эко была…

– Что это вы тут делаете? – спросил отец.

Я на него даже не посмотрел.

На Эрни Эко была моя куртка «Янкиз». Куртка Джо Пепитона.

Мы с Лил снова вернулись на фабрику. Я оставил подковы перед дверью в приемную мистера Балларда. Лил взяла меня за руку.

– Иди возьми свою орхидею, – сказал я.

– Я не…

– Давай, иди, – сказал я.

Она немножко помолчала, потом наклонилась, взяла подковы и зашла внутрь.

Я не стал ее ждать.

Мне не хотелось, чтобы она меня видела.

Я побежал. Быстро. Так быстро, что у меня скоро заболело в груди и мне стало наплевать, что мир такой неустойчивый. Мне даже стало наплевать, что я, скорее всего, ошибался: если и правда начнется ураган, он легко зашвырнет Бурого Пеликана куда ему вздумается.

* * *

В тот вечер Эрни Эко не пришел к нам ужинать.

Мать спросила, отдал ли я мистеру Балларду ее записку. Я сказал, что да. Орхидея стояла посередине стола, и время от времени мать брала ее и поворачивала, чтобы посмотреть с другой стороны, как будто изучала ее равновесие.

Пока мы ели, я почти ничего не говорил. Как и отец.

За десертом Лукас сказал, что ему, наверное, пора поискать работу. Кристофер сказал, что он помог бы ему кататься по городу, если бы ему разрешили ради этого не ходить в школу, и мать на него цыкнула, а Кристофер сказал, что он только предложил, а Лукас ответил, что он как-нибудь сам справится, а Кристоферу нельзя пропускать ни дня, ни единого дня, а Кристофер спросил: «Почему это?», и тогда Лукас посмотрел на него и сказал тихо-тихо, почти прошептал: «Потому что ты не поедешь во Вьетнам, ты поедешь в колледж», а отец сказал, что мы никогда в жизни не заставим его за это платить, и Лукас ответил, что именно поэтому он и собирается искать работу, а отец сказал, что не найдет он никакой работы – кто его возьмет-то?