Пока течет река
Шрифт:
Она уже дремала, когда Оуэн заговорил вновь:
– Я видел это своими собственными глазами. Я стоял рядом и держал свечу. Она была мертва. А потом она ожила!
Она принюхалась к его дыханию. Он не был пьян. Безумен – возможно.
Вскоре они уснули.
Джонатан не раздевался ко сну и ждал, когда в «Лебеде» все затихнет. Затем покинул свою комнату на втором этаже и спустился во двор по наружной лестнице. Он был без теплой одежды, но это его не заботило. Он согревался историей, которую хранил в своем сердце. Выбранное им направление было противоположно тому, куда ранее
Достигнув дома пастора в Баскоте, он громко постучал в дверь. Не дождавшись ответа, постучал вновь и вновь, а потом замолотил уже без остановки, невзирая на столь поздний час.
Дверь отворилась.
– Где преподобный? – крикнул Джонатан. – Мне срочно нужно с ним поговорить!
– Но, Джонатан, – ответила открывшая дверь фигура в ночной рубашке и колпаке, протирая глаза, – я уже перед тобой.
И, стянув с головы колпак, священник обнажил растрепанную копну седеющих волос.
– Ох, теперь я вас узнал.
– Кто-то умирает, Джонатан? Неужели твой отец? Ты хочешь, чтобы я отправился к нему сию минуту?
– Нет!
И Джонатан, спеша объяснить, что причина его появления здесь была прямо противоположной смерти, запутался в словах, так что священник понял только одно: никто не умер.
– Нельзя поднимать людей с постели без веских причин, Джонатан, – прервал он его речь. – И это неподходящая ночь для прогулок – уж очень холодно. Тебе самому давно пора быть в постели. Иди домой и ложись спать.
– Но, преподобный, это все та же древняя история! Она повторяется снова! Как было с Иисусом!
Пастор заметил, что лицо мальчика побелело от холода. Его раскосые глаза слезились, оставляя ледяные дорожки на плоских щеках. При всем том он сиял от счастья видеть священника, тогда как его язык, с трудом помещавшийся во рту и нередко вызывавший речевые затруднения, свесился на нижнюю губу. Это зрелище напомнило пастору, что Джонатан, при всех его добрых качествах, не в состоянии позаботиться о себе. Поэтому он распахнул дверь и пригласил мальчика войти.
На кухне пастор подогрел молоко и подал его гостю вместе с куском хлеба. Джонатан ел и пил – никакие чудеса не могли нарушить его аппетит, – заново выкладывая свою историю. О девочке, умершей и возвратившейся к жизни.
Священник внимательно слушал. Он задал несколько вопросов:
– Когда ты принял решение отправиться ко мне, ты уже лежал в постели и успел перед тем немного вздремнуть?.. Нет?.. А может, это твой отец или мистер Олбрайт рассказывал историю об этом ребенке нынче вечером?
Убедившись, что информация о событии – невообразимом и невозможном, судя по описанию Джонатана, – основана на чем-то в действительности случившемся, а не на его сновидении или вымыслах трактирных сказителей, пастор кивнул:
– Это значит, что на самом деле девочка не была мертвой. Вы все ошиблись, подумав так вначале.
Джонатан яростно замотал головой:
– Я подхватил ее, когда она падала. Я держал ее на руках. Я дотронулся до ее глаза.
Эти слова он сопровождал жестами, изображающими подхват чего-то тяжелого, объятие и осторожное прикосновение пальцем.
– Человек
– Как Белоснежка? Я ведь ее поцеловал. Может, это ее пробудило?
– Джонатан, это всего лишь сказка.
Джонатан поразмыслил:
– Тогда, как Иисус.
Священник сердито скривился, но не успел подобрать слов для ответа.
– Она была мертвой, – продолжил Джонатан. – Так посчитала Рита.
А вот это стало для пастора неожиданностью. Рита заслуживала доверия более всех известных ему людей.
Джонатан собрал со стола хлебные крошки и отправил их в рот.
Священник поднялся. Все оказалось намного сложнее, чем он мог предположить.
– Уже поздно, и на улице холод. Проведешь остаток ночи здесь, хорошо? Вот тебе одеяло, устраивайся в том кресле. Ты совершенно измотан.
Однако Джонатан не унимался:
– Я ведь прав, преподобный? Это похоже на воскрешение Иисуса?
А пастор уже думал о своей постели, возможно еще сохранившей остатки тепла на примятом пасторским телом матрасе. Он рассеянно кивнул:
– В том виде, как ты это изложил, – пожалуй. Определенное сходство есть. Но не стоит ломать над этим голову сейчас.
Джонатан ухмыльнулся:
– И это я первым сообщил вам новость.
– Я этого не забуду. Ты был первым, от кого я это услышал.
Джонатан с довольным видом откинулся на спинку стула, и его глаза начали слипаться.
Священник устало поднялся по лестнице на второй этаж, в свою спальню. В летние месяцы он бывал совсем другим человеком, бодрым и оживленным, да и выглядел лет на десять моложе своего настоящего возраста; но под темным осенним небом силы его покидали, и уже к декабрю он начинал испытывать хроническую усталость. Ложась в постель, он сразу проваливался в тусклые глубины сна, а по пробуждении не чувствовал себя отдохнувшим.
Он не имел объяснения событиям этой ночи в «Лебеде», но уже понял, что там произошло нечто очень странное. И он решил отправиться туда следующим утром. С этой мыслью он забрался в постель, подумав, что в июне в это время уже светало бы. А ныне впереди были еще долгие часы зимней тьмы.
– Господи, ниспошли здравие той девочке, если только она существует, – помолился священник. – А мне поскорее ниспошли весну.
Засим он погрузился в сон.
Кутаясь в драное пальтецо, словно оно и впрямь могло защитить его от непогоды, бродяга шел по тропе к реке. В услышанной ненароком истории он почуял запах денег – и уже знал, кто будет готов раскошелиться. Тропа была узкой и малохоженой: из земли выступали камни, о которые вполне мог запнуться даже абсолютно трезвый человек, а на ровных участках попадалась скользкая глина. Поминутно спотыкаясь и поскальзываясь, он размахивал руками в поисках равновесия и каким-то чудом всякий раз его находил. Уж не духи ли тьмы поддерживали его под замерзшие руки? Эта мысль показалась бродяге настолько потешной, что он сдавленно хохотнул. Проковылял еще немного, утомился и начал испытывать жажду. Во рту было гадко, – казалось, вместо языка там болтается трупик мыши, издохшей дня три назад. Он сделал остановку, достал из кармана бутыль и, промочив горло, поковылял дальше.