Пока ты был со мной
Шрифт:
И Анна начала приглядываться к совсем юной девушке, той, что сама вчера еще была ребенком. Анна рассказывала ей о доме, соседях, которых сама толком не знала, показывала фотографии родителей и друзей. Ведь рано или поздно они нагрянут в гости, и Франс должна знать их поименно. Франс слушала внимательно, даже записывала многочисленные имена в большой блокнот, который Филипп купил ей специально для этих целей. Анна учила Франс готовить так, как любит Филипп: еда должна быть более острой, чем положено, иначе Филипп сам будет солить и перчить, рискуя переборщить. Поначалу Франс была скованна, но даже в первые рабочие дни никогда не прятала глаза и смотрела на Анну прямо, слушая и кивая. Анне нравилась девушка, манера ее речи. Франс не перечила, но и не лебезила в попытках угодить. В ней чувствовался внутренний стержень, стойкость характера и чувство собственного достоинства, которое она не выпячивала, показывая гонор и гордость, но о котором она помнила каждую минуту. Анна сама была такой и чувствовала во Франс родственную душу.
Анна старалась ни с кем не иметь слишком близких отношений. Подруги у нее были, но встречалась она с ними. Анна знала, что слишком близкие отношения с кем-либо вынуждают делиться самым сокровенным, семейным, мыслями самыми интимными, а к такому она была не готова. К тому же близкие отношения часто рискуют превратиться в ненависть друг к другу. Стоит кому-то слишком разоткровенничаться, слишком яростно начать отстаивать свою точку зрения, слишком часто требовать к себе внимания, слишком часто грубить, быть не в настроении, думая, что друг все простит, ведь он же друг, взаимной дружбе конец. Внутреннее противостояние принимает открытый бой и отношения, а особенно между женщинами, рушатся как песочный замок от ветра. Анна знала, что так непременно будет, а потому, неспособная переживать подобные конфликты, не желающая жить с кем-то во вражде, пусть даже пассивной, не переходила черту «просто подруг».
Во Франс же она нашла человека, которому могла бы довериться. Франс не нуждалась в рассказах о семье, ведь она и так видела все без прикрас. Франс могла стать особым членом семьи, но в то же время быть как бы наблюдателем, которому со стороны видно лучше. Анна знала, что Франс слишком умна, чтобы принимать чью-либо сторону из-за личных симпатий, а потому девушка могла стать истинным советником Анны. И Анна искренне на это надеялась.
С беременностью своей Анна примирилась и старалась искать положительные моменты в этом. Наконец есть о чем поговорить со своими уже обремененными детьми подругами, можно регулярно обновлять гардероб, не ища псевдовесомых причин. Она даже наслаждалась этим своим особым положением, которое вдруг стала занимать в глазах Филиппа. И ранее он относился к ней с особой любовью и заботой, но теперь стал как-то более трепетен. Она ощущала это каждый день: когда он целовал ее утром перед уходом на работу, целовал нежно, легко прикоснувшись губами к щеке, боясь разбудить, когда он звонил домой несколько раз в день, справляясь о делах, когда он по выходным возил ее по частным докторам, когда он не пропускал ни одного УЗИ, даже в особо занятые рабочими делами дни, поручая встречи и совещания брату. Она ценила это, зная, как он печется о клиентах и старается участвовать во всем в чем можно сам. Она уже начала верить в то, что семья для него окажется на первом месте. Но с легкой горечью вспоминала, что скорее всего после рождения ребенка, он будет наверстывать упущенное с удвоенной силой. Она полюбила его за деятельность, энтузиазм и огонь в глазах, который горел, когда он справлялся с очередным делом. Ей вовсе не хотелось превращать его в домашнее животное, требующее ласки и интересующееся только едой и другими физическими потребностями. И поэтому после рождения сына она порой насильно отправляла его на работу, видя, что Филипп мается дома, чувствуя себя лишним, бесполезным, испытывает чувство вины.
Роды прошли легко, гораздо легче, чем Анна ожидала. Сын будто не хотел доставлять ей лишних хлопот и потому сам прокладывал себе путь в мир. Она была благодарна малышу за это и, впервые почувствовав его тельце на своей груди, постаралась пробудить в себе материнскую любовь. Но пока ощущала только непривычность. Чувство ответственности за чужую жизнь казалось ей каким-то неестественным. Неужели, я теперь всю оставшуюся жизнь не буду принадлежать себе, думала она в минуты кормления. Через несколько дней белый кулек на ее руках отправился домой. Больше всех, как ей показалось, обрадовалась Франс. Она радовалась ребенку как новогоднему подарку и налюбоваться на него не могла.
Анна кормила малыша и если он не успевал заснуть за это время, отдавала Франс. У той были теплые мягкие руки, которые убаюкивали Эда – так назвали сына – в считанные минуты. Спустя неделю Анна начала ревновать сына к Франс и злилась, когда тот, уже успевший привыкнуть к рукам девушки, отказывался засыпать на холодных тонких руках матери. Именно тогда, кода Эд хныкал на ее плече, Анна впервые ощутила себя матерью, и осознала, что как бы хорошо Франс не справлялась с малышом, матерью его всегда будет она, Анна. Она постаралась освободить Франс от заботы о малыше почти полностью, прибегая к ее помощи лишь, когда Эд совершенно отказывался засыпать, есть и капризничал целый день. Наблюдая за спокойными движениями Франс, слушая ее мелодичный убаюкивающий голос, Анна понимала, что в девушке таится талант. Она походила на одну из тех идеальных, мудрых матерей, описанных пером Олкотт и Толстого. И с сожалением Анна понимала, что кому-то этот талант дается свыше, а кому-то придется учиться быть хорошей матерью, если, конечно, хочется учиться. Анна знала, что относится ко второй категории. И стала посвящать сыну всю себя.
Теперь приходя домой поздним вечером, Филипп заставал Анну за заботами: она качала кроватку,
Ребенок вызывал хлопоты ровно на столько на сколько нужно. Никаких непонятных аллергий, капризов, болезней. Эд был обычным ребенком, не приносящим заботы. И Анна любила его и за это тоже. Подрастая он все больше сам занимал себя, не требуя внимания, и Анна могла заняться собой: отлучаться на весь день, проводить время с подругами, в салонах красоты, в театрах. Но вторая беременность снова разрушила ее планы на свободу.
Эрик родился, когда Эду уже исполнилось пять. В отличие от брата Эрик рождался тяжело, Анна провела в родах больше суток и ей казалось, что она умрет. Несмотря на перенесенные муки, она любила Эрика гораздо сильнее Эда, хоть и не признавалась в этом никому, даже себе. Со стороны эта разница была незаметна. Но она подолгу любовалась Эриком, целовала его мягкие пяточки, когда никто не видел, и мечтала о его великом будущем. Но если бы кто-то упрекнул ее в том, что Эрика она любит больше, она бы отпиралась до последнего и после последнего, просто потому что сама в это не верила.
Когда дети подросли и уже не требовали всего ее внимания, она наконец нашла время, чтобы начать вникать в дела мужа. Ей хотелось быть чем-то ему полезной, по вечерам она расспрашивала его о делах в фирме. Но так как дома Филипп бывал не часто, Анна иногда сходила с ума. Не спасали ни книги, ни прогулки, ни встречи с подругами, которые, казалось, не повзрослели и не поумнели, несмотря на то, что рожали все новых и новых детей и заводили все новых и новых кто мужей, а кто любовников.
Франс тоже вечно была в заботах, а Анне хотелось стать ближе к повзрослевшей девушке, которая порхала по дому как по любимой клетке. Но только сейчас Анна поняла, что близость с помощницей была невозможна с самого начала.
Мальчишкам было неинтересно с матерью, как бы она ни старалась вникать в их жизнь и увлечения. Старший все свободное время проводил у себя в комнате, глотая книги одну за другой. Филипп поощрял хобби сына, каждую неделю принося ему книги из лавки. Сначала по одной, потом по две, по три… Анна беспокоилась не только за зрение сына, но и за его психику. «У него должна быть настоящая жизнь, Филипп! А он черпает знания из книг, но в книгах ведь не по-настоящему!» – пыталась вразумить она мужа. Он лишь посмеивался над ней и не понимал, насколько это серьезно. Отбирать книги было не в ее правилах, она не хотела стать врагом сыну и чувствовать презрение мужа. Она не понимала, почему Филипп так потворствует сыну. Ведь сам муж книгами не особо увлекался ни в детстве, ни в молодости, ни уж тем более сейчас, и открытие лавки до сих пор оставалось для нее загадкой. Эд был скорее в Мартина. Тот тоже был не приземленным, и кто знает, что творилось в его голове. Они все так же редко виделись с Анной, только по большим праздникам, когда тот приходил в гости, чтобы не отмечать в одиночестве. И каждый раз после таких встреч Анна еще долго приходила в себя. Ей казалось, что между ними словно натянута какая-то невидимая струна. То ли ненависти, то ли скрытой симпатии. Но ни то, ни другое нельзя было показать ни друг другу, ни кому-либо еще.
Анна знала, что Мартин был одинок. У Анны был Филипп. И Франс. И пусть первый пропадал на работе, но Анна могла позвонить ему в любой момент и знать, что он перезвонит ей, как только освободится. Вторая тоже вечно была чем-то занята, но даже просто слушая ее легкие шаги по первому этажу, наблюдая за ее работой в саду, Анна переставала ощущать одиночество. У Мартина же не было никого. И после долгих раздумий, сомнений Анна впервые пригласила брата мужа на семейный ужин. После недолгого молчания в трубке, Мартин согласился.