Покаяние грешника
Шрифт:
Секунду любовался красотой молодого лица. Затем впился в губы страстным поцелуем.
Матильда задрожала, словно на улице внезапно наступила зима. Но щеки раскраснелись, зарделись, как вечерняя заря. Капля за каплей он наполнял её всю, заставляя терять голову без остатка.
Блекворд умелым движением дернул завязки корсета и резко рванул ткань юбки, обнажая безупречное тело.
Матильда осталась перед ним нагая и беззащитная. Она пыталась прикрыться руками, но странник покачал головой, осторожно опуская ей запястья. Осторожно
Она вздрогнула. Но он спустился ниже по талии, остановив ладони на сочных бедрах и крепко прижал к себе.
Трепет юного тела будоражил его охваченный льдом разум.
Он жадно хотел её.
Хотел тела, хотел света.
Звук пульсирующей крови и аромат женского тела сводил с ума. Скиталец ощущал, как под шелковой кожей, всего в нескольких сантиметрах, бьется средоточие жизни.
И он сделал то, что всегда делал в таких случаях – мягко охватил ладонью шею, прикоснулся губами.
Матильда резко вздохнула и дернулась, словно его губы оставили раскаленное клеймо. Но она не сопротивлялась, будто остатки здравого смысла растворились безвозвратно.
Блэкворд подхватил девушку и опустил на траву, накрывая своим телом.
– Не бойся, милая, – проговорил он, наклонившись к её уху. – Тебе нечего бояться.
– Кажется… – прошептала она в ответ, – кажется… Я не боюсь.
***
С Матильдой лорд Блекворд задержался в Англии лишь на пару месяцев. Вскоре она ему наскучила. Очаровательный шарм невинности быстро превратился в приторное невежество, которого Блекворд не выносил.
С тех пор, как соблазнил девицу в первую же ночь, нездоровая бледность стала её отличительной чертой на светских раутах и многочисленных приемах.
Больной Матильда себя не считала. Резво танцевала и принимала участие во всевозможных играх, которыми развлекалась публика. При каждом удобном случае заискивающе смотрела в глаза лорду и благодарно улыбалась, когда тот отвечал на томные взгляды. Блекворд же воспринимал ее, как милое создание, которое не ведает зла этого мира. Она слишком чиста, невинна, и не может вынести груза реальности.
Поэтому, когда настало время покончить с очередной комедией, не испытывал мук совести.
Он никогда их не испытывал.
Он был бесстрастен. И, в тоже время, его могла захлестнуть волна желаний, не похожих ни на одну из человеческих эмоций. Странник всегда испытывал самую яркую грань экспрессии, на которую можно быть способным.
Только предел. Последний предел, за которым уже нет ничего. Совершенный гнев, совершенная ненависть, совершенная страсть и любовь.
Он никогда не находился посередине. Только крайности.
Но чаще странник пребывал в состоянии безразличного действия, движимый инстинктами охотника. Он охотился на людей, на их судьбы, на имущество, детей и жен, мужей и сыновей.
Не
***
Маленький тихий городок на востоке Польши. Гуляка засиделся слишком долго в харчевне. Неуверенной походкой вышел на улицу и поплелся по утоптанной грунтовой дороге в сторону дома.
Пара сверкающих глаз внимательно наблюдала за ним из-за угла харчевни. Несмотря на то, что пьяница легкая добыча и не особо изысканная, страннику иногда нравилось совершать вылазки за доступным кормом.
Мужик медленно обернулся на легкий шорох за спиной, но никого не увидел. Поглазев тревожно в темноту, сделал шаг вперед.
В этот же момент железная рука резко сдавила горло, через секунду гуляку оторвало от земли и отшвырнуло в сторону.
Он еще оставался в сознании, наблюдая, как приближается высокая фигура, а потом тащит его в тупик между домами. Гуляка пытался хвататься за голову, сопротивляться, но его продолжали тащить.
Неожиданно движение прекратилось. Когда мужик щурясь посмотрел на своего мучителя, тот выглядел спокойным и довольным.
– У меня нет денег, – прохрипел гуляка.
Странник скривился в ухмылке.
– Тебе они больше не понадобятся, – отозвался он глухо.
Затем одним рывком бросился на человека и впился в пульсирующее место на шее.
Жертва не издала ни звука.
Странник чувствовал, как горячая живительная влага льется в горло густым потоком. Несравнимое ни с чем наслаждение, легкой дрожью разносилось по телу. Странник жадно глотал, подбирая каждую каплю ценного живого света, пока стремительный фонтан не превратился в тонкую струйку.
Тогда он опустил тело на землю, небольшим топором, который нашел в рядом стоящей водяной бочке, отрубил голову, дабы нашедшие труп не поняли истиной причины смерти. И, протерев губы шелковым платком, направился вниз по дороге.
Ни один человек, не вызывал в нём сострадание. Если он кого-то не трогал, то только потому, что видел в этом прямую пользу для себя.
Совершенный, рациональный ум, позволяющий избегать страшного наказания за свои чудовищные поступки, оставался гарантом успеха и обеспечивал его всем, что может потребоваться для вечной жизни в постоянно меняющемся мире.
Однако понятия чести ему были не чужды. Он всегда чтил традиции и правила, определяемые временем, в котором находился. Безусловно, отчасти их нарушал, но ровно на столько, на сколько нарушали законы остальные мужчины.
Разумеется, вопросов его истинной сущности этот аспект не касался.
Он не любил нападать просто так. Ему нравилась игра. Странник всегда играл по-разному, но исход всегда был одинаков: жертва погибала, а он направлялся в новое место.