Покер
Шрифт:
Как крышка саркофага, – почему-то подумалось Алине.
Она тут же усмехнулась.
На крышку гроба не ставят стаканы с горячим чаем и кофе, не используют, как стол для тарелочек с мороженным и кусочками пирога. Вряд ли кто-то ест на крышке гроба.
Но, хотя, и такое нельзя исключать совсем.
В этой жизни чего только не бывает. К примеру, гробовщик, или бомж, регулярно захаживающий в чей-то семейный склеп, или потомок владельцев склепа…
Владельцы склепа…
Можно ли так сказать о покойниках? О тех покойниках, которые там лежат. Владельцы
Сама идея владения мертвыми телами показалась сейчас до безумия смешной.
Тогда чем распоряжаются владельцы склепов? И кто эти владельцы? Мертвые, или живые?
Царство мертвых обладает склепом, или мир живых командует покойниками? И то и другое звучало абсурдно…
Вот она, Алина, не могла ведь пойти и, просто так, захоронить себя в склепе английских королей.
Английские короли – это кто?
С этим пианино мысли разъезжались в разные стороны.
Но ведь, правда, чем её труп хуже трупа английского короля? Вдруг ей бы тоже понравилось лежать в Вестминстере?
Наверное, это не понравилось бы владельцам склепа.
Тьфу, ты, черт, опять эти владельцы. Ну не покойникам же. Живым родственникам, которые не хотят, чтобы рядом с их дядюшками лежало нечто из подмосковной деревни, решившее распилить к тому же старинное пианино. Английские короли столько веков чтут свои традиции, своих… ээ… Свое старое барахло, которое они называют антиквариатом.
Вот уж точно не смогла бы жить в Букингемском дворце, – снова почему-то вспомнилось Алине. Как в склепе.
Да и сами англичане цеплялись за свою королеву, как за фамильный, фирменный склеп. Народ-собственник целого склепа – Букингемского дворца. Сделать национальным брендом фамильный королевский склеп – неплохая идея. Идея пусть мертвая, но работает. Главное, – он приносит деньги, туристов. Люди любят смотреть антиквариат, ходить по музеям, смотреть на восковые фигуры мадам Тюссо.
Да что говорить об англичанах!
На нашей Красной площади стоит склеп. Интересно, кто его владельцы. Государство? Социум? Наследники? Родственники? Наверняка им не понравилось бы, что я заняла место мумии. Или же пристроилась бы в Вестминстерском аббатстве 19 склепом. Рядом с Генрихом 7 и Елизаветой.
А говорят, что мертвые равны. Если нет равенства после смерти, и королеву хоронят в Вестминстере, а её, Алину…
А пирамиды? Прошло три-четыре тысячи лет и владельцев этих склепов уже не сыскать. Покойников раздали по музеям. Значит, все же не они владельцы склепов.
Да разве это важно, где лежать мертвым?
Главное, жить не на помойке отбросов чьих-то ушедших жизней.
Вот это старое пианино ей не было нужно, и она не хотела рядом с ним находиться ни минуты лишней!
Пусть жизнь ушла, но что-то осталось, и все это – пусть будет её, Алинино!
Кто был владельцем музыкального склепа она не знала. Что ушло, то ушло. Этот гроб с клавишами она
Столько ошибок…
Просраная жизнь…
Прошлое уже отступило, лишь возвращалось этим темным монументом, склепом, пирамидой, памятником умершей под крышкой музыке.
Бедный инструмент. Его жизнь вряд ли была лучше жизни самой Алины.
Гаммы, надоевшей чередой скакали по струнам, грустивших о божественном откровении, о прикосновениях гения, а не о физических упражнениях для рук. А пальцы все возвращались, и возвращались к не получившемуся месту, снова, и снова барабаня в том же самом порядке, дёргая одни и те же струны, пытаясь изобразить те же самые сочетания.
Мысли о гаммах тянули за собой воспоминания о затычках для ушей. Даже воображаемые, молотящие, бездарные звуки рождали страшные желания уничтожения.
Великолепное бронзовое литье украшало фасад инструмента. Подсвечники из зеленоватого металла еле – еле держались парами с двух сторон на фронтальной стенке. Шестигранные штативы прорезал извилистый узор, который прерывался посередине овалом с кривым перекрестком внутри. То ли это был крест, то ли крутящийся фейерверк циркового представления. Две лилии-короны обрамляли овал сверху и снизу. На концах штативов круглились тонкие бронзовые тарелки и маленькие изящные чашечки–рюмочки. В узких, с выпуклыми бочками ёмкостях навсегда запекся воск от давно сожженных свеч. Два штатива, изящной виньеткой искривляющиеся в своей середине, легко поворачивались на одном общем винте, распределяя свет.
В позапрошлом веке это блеклое мерцание свечей должно быть было актуально, и кто-то далекий и незнакомый, зажигая каждый вечер свечу, вовсе не думал о романтических свиданиях и отблесках живого пламени в глазах любимого и красном вине, а просто бренчал на разноцветных клавишах, шурша и перелистывая ноты в сафьяновых кожаных переплетах, рассматривая изящные портреты звезд шоубиза 19 века.
Бронзовые педали поблескивали, как модные штиблеты спрятавшегося в ящике щеголя. Резные боковушки, напоминая колонны афинских храмов, легко преломлялись, искажая стиль классицизма невнятной круглой бляхой, в которую, наверняка, любили играть маленькие дети, используя ее как окошко.
Всё вместе огромным крокодилом занимало половину большой комнаты крохотного домика.
– Пилить!
Эта мысль укоренилась как решение и день ото дня набирала энергетику, подпитываясь импульсами, поступающими из глаз.
День пришел.
Она выпилила внутренности и решительно вынесла их во двор, бросив прямо перед крыльцом.
Теперь только боковушки и задняя стенка с арфой все еще стояли у окна. Легче инструмент не стал. Его невозможно было даже сдвинуть с места, хотя внизу были колесики.