Покинутые небеса
Шрифт:
Люблю тебя.
Лили
5
На город спустился ранний вечер, и Хэнк любовался закатом, сидя в одном из пластмассовых кресел перед трейлером Мота. Из стереомагнитофона Мота доносилась мелодия тридцатых годов в исполнении Лестера Янга с квинтетом, в котором Каунт Бейси исполнял партию фортепьяно, а Карл Смит играл на трубе. На земле перед магнитофоном стоял термос с чаем, а в руках Хэнк держал полупустую кружку. Вокруг кресла разлеглись собаки, Босефуса среди них не было.
С того места, где сидел Хэнк, солнца уже видно не было,
Хэнку очень нравилась эта запись. Уверенный ритм уроженцев Канзаса подчеркивался отчетливым стаккато саксофона Янга. Между трубой и фортепьяно воцарилось полное взаимопонимание. Не успели музыканты закончить произведение Гершвина, как во двор, поднимая пыль, въехал автомобиль Мота. Собаки вскочили со своих мест, но не залаяли. Как и Хэнк, они узнали машину по звуку мотора. Мот присоединился к Хэнку, и собаки сгрудились вокруг его кресла. Хэнк дотянулся до магнитофона и выключил звук.
Мот улыбнулся:
– А я-то надеялся, что ты включишь мою любимую музыку.
– Ты думаешь, что я на это способен?
– Надежда никогда не умирает в человеческом сердце, – заметил Мот.
Хэнк удивленно поднял брови.
– Это из произведения Александра Попа, – пояснил Мот. – Ты бы тоже это знал, если бы уделял больше времени тюремной библиотеке.
– Ты же меня знаешь. Я всегда был слишком занят подготовкой великого побега.
Мот рассмеялся, достал сигарету и закурил.
– Видел твоего пса, когда ехал сюда, – сказал он. – Ты что, забыл покормить его сегодня утром?
– Это не мой пес.
– Как хочешь. Он выглядел очень голодным.
– Босефус всегда выглядит голодным.
Мот выпустил струю голубовато-серого дыма. Небо над Катакомбами начало терять цвет, и тени стали заметно длиннее.
– Босефус, – повторил Мот. – Раньше я считал, что ты назовешь его в честь одного из твоих любимых трубачей, а не в честь литературного героя.
– Я не давал ему имени.
– Да, ты мне это уже говорил.
Лили указала Хэнку на странный факт, хотя и без ее подсказки он сам сделал такой же вывод: никто ничего не помнил о вороновом племени. Она приводила в пример Рори. Но и среди знакомых Хэнка никто, включая Мота, не сохранил никаких воспоминаний. В их памяти остались только истории Джека. Кэти и Керри не исчезали с автомобильной свалки. Они просто на некоторое время отправились путешествовать. У Хэнка не было никакого пулевого ранения, исцеленного чудесным образом. А шрам остался от старой раны, полученной еще до того, как Мот познакомился с ним в тюрьме. Джек не был волшебником, и уж конечно он не умер. Он просто отправился странствовать, как делал это время от времени, и когда-нибудь обязательно вернется. Кукушки представлялись членами хорошо организованной банды из Нового Орлеана. Опасные ребята, спору нет, но ничего сверхъестественного.
Хэнк устал спорить по этому поводу с Парис и остальными и старался не касаться зыбкой темы в разговорах с Мотом. Это было бесполезно.
– А где ребята? – спросил Мот.
– Лили осталась дома, отвечает на письма, и это все, что мне известно. Когда я пришел, здесь никого не было.
– Мне кажется, Бенни взялся за ум.
Хэнк
– Давно пора. И сколько он держится? Пару месяцев?
– Два с половиной.
Мот сделал последнюю затяжку и растоптал окурок. Его взгляд не отрывался от старого школьного автобуса Джека, постепенно таявшего в надвигающихся сумерках.
– Я скучаю по Джеку, – сказал он. – По нему и его историям. Без них зима покажется слишком долгой.
Хэнк вздохнул и припомнил самый последний взгляд Джека, тот, что они с Лили увидели в хрустальном сосуде, когда он стал целым в их руках. Вспомнил объяснения Кэти. Как и Лили, он время от времени повторял про себя некоторые вещи, чтобы удержать их в памяти и не забыть, как забыли о них остальные. Жаль только, что эти воспоминания заставляли его вновь и вновь думать о том, что Джек никогда не вернется.
– Да, – произнес он вслух. – Я тоже соскучился по нему. Но Кэти знает множество его историй, и она скоро будет здесь.
– Это будет совсем не то.
– Но и не хуже. Просто по-другому.
Мот кивнул:
– Надеюсь. – Слабая улыбка тронула его губы. – Я даже скучаю по его воронам, хотя думаю, собаки по ним не тоскуют.
– Наверно, не тоскуют.
Мот принес себе пива, снова уселся в кресло, закурил следующую сигарету.
– Я подумываю переехать в нормальную квартиру, – сказал Хэнк.
– Давно пора.
– Что бы это значило?
Мот неопределенно пожал плечами:
– Я всегда считал, что ты в состоянии взять от жизни больше. А наличие места, которое ты мог бы назвать своим домом, – хороший шаг в этом направлении.
– Ты никогда не говорил мне об этом раньше.
– Не хотел, чтобы ты неправильно меня понял. Так ты собираешься устроиться вместе с Лили?
– Об этом пока еще немного рановато думать. Мы живем одним днем, но пока все получается неплохо.
– Не упускай ее, – посоветовал Мот. – В нашей жизни не так много радости, а если уж нашел что-то хорошее, надо за это держаться.
– Я знаю, – сказал Хэнк.
Мот затянулся.
– Я не слишком приветливо встретил Лили в самом начале, но, кажется, только так я и встречаю каждого незнакомого человека. Это старая, плохая привычка, впрочем, вряд ли мне удастся от нее избавиться. Не могу доверять людям, как это делаешь ты. В каждом незнакомце я в первую очередь вижу причину грядущих неприятностей. А ты – возможного друга.
Хэнк не был в этом так же уверен, но, в общем, он всегда старался найти в людях что-то хорошее. Увидеть в них свет Благодати.
– Не слишком напрягайся, – сказал он Моту. – Ты вырос не в тех условиях, которые предполагают веру в людей.
– А ты?
Хэнк пожал плечами.
– Но я понял, что ты имел в виду, – продолжал Мот. – Трудно сохранить доверие к людям, если все окружающие, включая родителей, приложили массу усилий, чтобы разрушить веру в людей. Осталась только вера в Бога. И способность к выживанию.
– Ты сделал все, что мог, чтобы выжить.
– Чем старше я становлюсь, тем чаще сомневаюсь, достаточно ли мне этого. Разница между жизнью и выживанием очень велика. А еще я спрашиваю себя: стены, которые мы возводим, удерживают от вмешательства посторонних или просто запирают нас внутри? И что мы теряем, скрываясь за этими стенами?