Покинутые небеса

де Линт Чарльз

Тогда я еще не знал, что это Рэй бродил по здешним горам и некоторое время провел с симпатичной вдовой, а через девять месяцев у нее родилась девочка, растить которую женщине пришлось одной. Наверное, я должен был догадаться, но вся лисья кровь пахнет для меня одинаково, а Рэй не единственный лис, что сеет свое семя среди людей. Все лисы падки на сладкое.

Однако эта костлявая худышка запала мне в душу. Может, это была просто причуда, а может, уже тогда я понял, что она больше похожа на меня, чем на лисичку, и собирает

истории, как Маргарет собирает безделушки, не ради того, чтобы копить у себя, а чтобы раздать другим. И еще я подумал, как обидно, что она получила струю нашей крови, но не знает, что с ней делать, а только бродит по лесам без всякой цели. Оставить ее на произвол судьбы, значит, уподобиться кукушкам, которые подбрасывают яйца в чужие гнезда.

– Может, я стану твоим отцом? – спрашиваю я девочку-лисичку.

Она ненадолго задумывается.

– А потом сбежишь, как мой первый папа? – интересуется она.

– Вполне возможно, – отвечаю я, не желая врать девочке с самого начала. – Но я всегда буду возвращаться.

– Мне не нужен папа, – говорит она тогда. – Но нужен муж. Я слышала, что от них больше пользы.

Мне не удалось удержаться от смеха.

– Что тут смешного? – хочет она узнать.

– Ты еще слишком мала, чтобы думать о замужестве.

– Дженни-Мари старше меня всего на пару лет, а у нее уже двое малышей.

От таких слов впору заплакать. В этих горах дети рано взрослеют, а, повзрослев, умирают совсем молодыми. Если их не проглотит шахта, то наверняка доконает тяжелая жизнь. Стоит только попробовать заняться сельским хозяйством в горах да еще, когда в легких уже осел целый дюйм угольной пыли.

– Но это не значит, что так надо поступать, – возражаю я.

– Теперь ты говоришь, как моя мама. Она все делит на хорошее и плохое.

– А ты с ней не согласна?

– Такова жизнь, – пожимает она плечами.

Вы можете обвинить ее в цинизме, но я вижу только наивность.

– Если бы ты могла загадать любое желание, – спрашиваю я, – что бы ты загадала?

Она ни на мгновение не задумывается.

– Больше всего на свете я хочу летать…

– Летать?

– Как девчонки-вороны, – с усмешкой кивает она.

– А откуда ты о них знаешь?

– Я их видела. Они почти каждый год встречаются в наших лесах со своими кузенами. Я видела, как они танцуют и смеются, такие счастливые. И я видела, как они летают.

Лисы не могут летать, но как я мог сказать ей об этом?

– Я могла бы стать рыжей вороной, – говорит девочка и чумазыми пальчиками прикасается к своим волосам, рыжим, как хвост Рэя. – У меня же рыжие волосы!

– Все вороны, которых я встречал когда-либо, были черными, – говорю я. – Только однажды я видел белую ворону, но мне не понравился ее цвет.

– А что это была за ворона? – спрашивает Нетти.

– Белая ворона научила индейцев кикаха выращивать пшеницу, – объясняю я, а потом рассказываю

всю историю.

Пока я говорю, она укладывается в траву на спину, извивается, словно червяк, чтобы избавиться от сучка, но я знаю, что она слушает. Каждый раз, когда я ненадолго замолкаю, девочка поднимает голову и смотрит на меня. Могу поклясться, что она смогла бы все повторить слово в слово, если бы я попросил. История заканчивается, а она продолжает лежать и смотреть в голубое небо. Там в вышине кто-то кружит. Ястреб. Он нам чужой.

– А это правдивая история? – спрашивает она немного погодя.

– Правдивая, насколько я помню.

Нетти садится и недоверчиво смотрит на меня.

– Я и не знала, что у пшеницы есть своя история.

– У всего есть своя история. Даже у этого молочая, который ты вот-вот примнешь коленом.

Она отодвигается и подозрительно смотрит на растение.

– А что произошло с ним?

И я рассказываю ей о молочае, о майском жуке, копошащемся в высокой траве, и о златоглазке, и о кедре, не этом, что растет неподалеку, а о его предке, стоявшем тут во время одной из неудач, постигших Коди.

– А ты знаешь еще истории? – спрашивает она, как только заканчивается мой рассказ.

Но солнце уже клонится к закату, и тени от деревьев протянулись через всю долину. Первые летучие мыши появились в лесу. В отдалении до сих пор слышится вороний гвалт. Теперь он стал даже громче, звуки хорошо разносятся на крыльях сумерек.

– Я знаю еще сотни историй, но давай оставим их на потом, – предлагаю я.

– Я тоже хочу знать все истории.

Я не могу сдержать улыбку.

– Я и сам их все не знаю, но те, которые помню, я тебе расскажу, а потом ты и сама узнаешь какие-нибудь истории и поведаешь их мне. Ведь мы, рассказчики, всегда так поступаем.

Девочка гордо выпрямляется, услышав это «мы».

– А как мы поступаем? – спрашивает она, пробуя на вкус это слово.

– Делимся историями друг с другом.

Она вся в сомнениях, но нетерпение берет верх.

– Я даже не знаю, с чего начать, чтобы узнать какую-то историю, – говорит девочка.

– Стоит только присмотреться повнимательнее. Ты должна научиться слушать и запоминать. Это нелегко и требует немало времени, но для начала ты можешь кое-что записывать. У тебя есть бумага и карандаш?

– Конечно.

– Тогда возьми с собой блокнот, как только в следующий раз отправишься в лес. Сядь и нарисуй какой-нибудь куст или полевой цветок, а пока рисуешь, слушай внимательно и услышишь, чем занимался кролик под этим кустом на прошлой неделе или разговор пчел, они никогда не прекращают жужжанья. Вот и получится отрывок истории, запиши его на этой же странице.

Девочка слегка разочарована.

– Но это совсем другое.

– Так начинается каждая история, – говорю я. – С мелочи.