Поколение А
Шрифт:
– Ну? – спросил Финбар. , – Что «ну»?
– Я так и знал!
– Что ты знал?
– Ты на него запала.
– И ничего не запала.
– Это так романтично. И что собираешься предпринять в этой связи?
– Без понятия.
В общем, я уже поняла, что мне нужно связаться с Луизой. На следующее утро, мучаясь тяжким похмельем, я принялась обзванивать справочные на предмет номера телефона новозеландского представительства проекта «Apis mellifera». Их старый номер был отключен – и неудивительно. Пока я висела на телефоне, у меня случился небольшой приступ астмы. Ингалятор я забыла в самолете. И Финбар дал мне свой. У него тоже были проблемы с дыхательной системой. Как и у многих людей нашего возраста. Тяжелое детство, хлорированные бассейны, лечение антибиотиками
Я хотела опять написать Заку, но решила, что лучше дождаться, пока в голове прояснится. Впрочем, все-таки не удержалась и отправила ему коротенькую мессагу, типа «привет с большого бодуна» и «напишу больше, но позже». В ответ он прислал мне мини-фильм о себе и своей ферме, даже не позаботившись о том, чтобы стереть голоса молодых женщин, снимавших ролик на видеокамеру.
В конечном итоге я отправила электронное письмо в новозеландское представительство Apis mellifera. Потом мы позавтракали, и Финбар предложил съездить на ПЧЕЛКУ-52. Погода была замечательная – в самый раз для поездки за город. По дороге, просто для поддержания разговора, я спросила Финбара про упаковку солона, которую видела на кухне.
– Надеюсь, ты обратила внимание, что упаковка была не вскрыта.
– Ты не похож на человека, употребляющего солон.
– А как ты себе представляешь людей, употребляющих солон?
– Ну… они одинокие. И еще беспокойные. Постоянно о чем-то тревожатся. Об оплате счетов, о состоянии экосистем, о погоде на завтра…
– А я не кажусь одиноким, беспокойным и растревоженным погодой на завтра?
– Нет, ты не кажешься.
– Хорошо.
– Тогда зачем тебе солон?
– Да пусть будет, на всякий случай. Вроде как подстраховка. И меня тоже волнует, что будет с миром. Как и всякого нормального человека. Кстати, юная леди, поправьте парик.
Финбар заставил меня надеть парик под Жаклин Кеннеди, оставшийся у него еще со студенческих времен. В парике я себя чувствовала по-дурацки и не понимала, зачем нужен весь этот маскарад, но когда мы подъехали к ПЧЕЛКЕ-52, я поняла, что это была очень здравая мысль – насчет парика. К самому месту, где меня ужалила пчела, было никак не пройти. Его огородили высоким забором из металлической сетки с колючей проволокой наверху. В ячейках сетки торчали бумажки с письмами, стихотворениями, фотографиями и рисунками пчел. Все это напоминало Нью-Йорк после 11 сентября, только здесь никто не умер – наоборот, здесь родилась надежда. Раньше я как-то об этом не думала и только теперь осознала: для меня лично пчелиный укус был досадным неудобством, но для всего остального мира этот укус стал пресловутым лучиком надежды. Той самой надежды, которая так нужна людям.
Мы с Финбаром вышли из машины и присоединились к толпе из ста с лишним человек. Мне было очень приятно увидеть огромную фотографию на щите, установленном внутри огороженной зоны. Это была очень хорошая фотография: центр Мадрида – второй половины моего «сандвича с Землей» – угол Калье-Гуттенберг и Калье-Поета-Эстебан-де-Вильегас и небольшая компания людей в костюмах шмелей, машущих в объектив.
ЖЮЛЬЕН
Если уподобить страны наркотикам, то Швейцария – это самая поганая наркота. Уж лучше бы я оставался в нейтральной палате. По крайней мере там меня периодически «опыляли» каким-то снотворным, и это все-таки помогало убивать время. Жители Женевы – все такие откормленные, лоснящиеся, с довольными, сытыми рожами – всем своим видом дают понять, что они продолжают питаться, как питались раньше, и опылительный кризис по ним не ударил. Какие-то темные тайны? А как же! У них у каждого наверняка есть потайные подвалы, где они держат сексуальных рабов и рабынь с непременными кляпами во рту в виде таких разноцветных резиновых шариков – ну, или что-то еще в таком роде, столь же постыдное и извращенное. Моя бабуля, похоже, окончательно впала в маразм. Она даже не знала, что пчелы исчезли. Хотя и заметила, что в магазинах начались перебои с клубничным
Для того чтобы словить свои пятнадцать минут славы в качестве единственного европейца, ужаленного пчелой, мне приходилось долго и нудно бродить по центру, периодически зависать перед входом в кафе-мороженое «Movenpick» и делать вид, что я читаю меню. Но и тогда меня узнавали только туристы, а швейцарцы не видели в упор.
И что самое поганое: игровой сервер «World of Warcraft» по-прежнему не признавал меня ни под каким видом. Даже когда я пытался войти под другим ником, создать новый профиль и использовать бабкину кредитную карточку. Такое впечатление, что у них там был робот-определитель Жюльена, такой специальный анти-Жюльен, который мгновенно меня вычисляет и вышибает с сервера. Может быть, он реагировал на мой стиль печатания или на синтаксис, я не знаю. Кто стоит за моим изгнанием из мира «World of Warcraft» Кто лишил меня доступа в этот мир? Меня, когда-то великого и могучего Xxanthroxxusxx’a!
Может быть, по моим рассказам, у вас складывается впечатление, что мой папа – тупой и оторванный от реальности. На самом деле он совсем не такой. Хотя, мне кажется, он ожидал от меня более красочных и захватывающих рассказов о моем заключении на карантине.
– То есть ты сидел в этой комнате, а голос Джонни Халлидея задавал тебе вопросы? И все?!
– Мне дали снотворное, так что весь перелет в Швецию я проспал.
– А ты надолго в Женеву?
– Вообще-то я бы уехал в Париж прямо завтра. Пап, здесь так скучно. Тоска зеленая в крапинку.
– Жюльен, я думаю, тебе нужно вернуться в Сорбонну. Я разговаривал с вашим секретарем. Две недели назад. Тебе оформят академический отпуск. Задним числом. И ты сможешь вернуться в университет, несмотря на все пропуски. И скажи спасибо, что тебя не исключили. Если учесть, что тебя уже несколько месяцев не было на занятиях.
Ну вот, попался.
– Кстати, а почему тебя не было на занятиях?
– Меня засосал мир «World of Warcraft» и никак не хотел отпускать.
– Следующий семестр начинается через три недели – вот тогда ты и поедешь в Париж.
Мы сидели в гостиной. Дед смотрел телевизор. Там показывали Саманту. Как она вернулась в Новую Зеландию. Меня поразило, как она одета. Я почему-то не думал, что она одевается так вызывающе провокационно.
В Женеве у меня не было ни ноутбука, ни наладонника. Я хотел было засесть за отцовский комп, но папа завис на дискуссионных сайтах, посвященных полетам на Марс. В частности, на сайте, где обсуждали «колонизацию» Марса.
– Они что, действительно собираются отправлять космонавтов на Марс? – спросил я у папы. – Заранее зная, что те не вернутся? Это не освоение космоса. Это самоубийство.
– Нет. Это колонизация.
– Самоубийство.
– Они дождутся, когда прилетит следующая партия поселенцев. И так, постепенно, на Марсе возникнет цивилизация.
– И ты в это веришь?
– Да, верю!
От нечего делать я пошел прогуляться по чистым женевским улицам. Этот город создавал у меня стойкое ощущение, что на планете еще есть деньги. В садике у одного из домов я увидел женщину в туфлях на шпильках и в красивом переднике. Она занималась ручным опылением цветущей виноградной лозы. Низко над городом пролетел военный самолет. Я не мог вспомнить, какое сейчас время года. У газетного киоска мне встретилась троица удолбанных метамфетамином подростков. Они застыли на месте и уставились на меня, как на плакат, рекламирующий товар, который им явно не по карману. В старые добрые времена эти ребята сидели бы на героине, но маки вымерли вместе с пчелами.