Покорение Сибири
Шрифт:
– Рустам, - обратился Лапин к сотруднику безопасности корпорации, когда тот вошёл в комнату, где Иван сидел за столом и пил водку, - ты знаешь такого Радищева Александра Николаевича?
– Заместитель начальника таможни?
– после некоторых размышлений ответил вошедший.
– Ага, - ответил Лапин и замахнул стопку водки, после чего прислушался к себе, кивнул и потянулся за огурцом, лежащим на тарелке.
– И чем вас, Иван Андреевич, заинтересовал этот Радищев?
–
– Ну, и пусть себе пишет. Нам-то, что с того?
– Рустам присел напротив него.
– Очень вредные книжки он пишет... А ещё этот писака задержал на два дня наши товары на таможне.
– Так вы из-за товара...
– улыбнулся Рустам.
– Нет, из-за книжек.
– Хм... А что не так в его книгах?
– Пургу разную гонит в своих книжках, а мне потом тёлки отказывают...
– Э-э... Пургу? Тёлки?
– Рустам внимательнее пригляделся к Лапину, - Иван Андреевич, да вы пьяны.
– Может и пьян, - не стал спорить Лапин.
А дальше удивлённый сотрудник безопасности услышал следующее:
Пик одиночества - водка в графине,
осень, октябрь, суббота в придачу,
память о нежностях юной графини...
Счёт у любви, как всегда - не оплачен.
Взглянешь на улицу в вечер субботний
к хладу окошка лицом припадая,
по площадям, по глухим подворотням
ветры гуляют, октябрь воспевая.
В небе смешали свинец с простоквашей...
Мало приятного в этой картине.
Лирика осени в листьях опавших
с грустью немой в опустевшем графине.
– Но знай, - после лирической минутки продолжил Лапин, - если ты не грохнешь этого писаку, то я сделаю это сам!
– Давайте завтра об этом поговорим, Иван Андреевич, хорошо?
– встревожился Рустам.
– Завтра, так завтра, - ответил Лапин и влил в себя ещё одну стопку водки, после чего встал и пошёл к кровати, на которой через некоторое время благополучно уснул.
Рустам же сел писать письмо в Тюмень, в котором просил у Агеева разъяснений. Через полтора месяца ответ был получен: "Всю бумагу у клиента забрать для растопки печей. В благодарность за бумагу подарить ему груз 200". Сказать, что Рустам удивился, значит - нечего не сказать. За полтора месяца наблюдений и сбора информации он не обнаружил ничего, чем Радищев мог бы помешать "Приюту". Но если с Лапиным он ещё мог бы поспорить, то Агеева слушался всегда.
20 августа 1789 года в петербургском особняке корпорации "Приют" Рустам, сидя в кресле напротив Лапина, докладывал ему.
– В Париже, Англии и во Франкфурте всё прошло, как и было задумано.
– Сколько человек знает об истинной смерти короля?
– Четверо, Иван Андреевич. Вы, я, исполнитель и Марсель Каримович.
–
– Конечно. Обманом украли дочку у английского баронета. Перстень, что она носила, проиграли в карты одному из придворных слуг короля. Отцу девочки сказали, что этот придворный убил его дочку. Тот, естественно, захотел отомстить. Подсказали ему место и способ. Наш человек заранее подобрал удобную точку, недалеко от этого места. Когда подъехала карета с королём, он ликвидировал слугу баронета, и быстро занял исходную точку. Только карета остановилась, и вышел Людовик XVI...
– А почему остановилась карета?
– удивился Лапин.
– На дороге устроили скрытую ловушку. Когда авангард охраны проехал, то наш человек дёрнул за верёвку и ловушка открылась. Туда копытом и угодила одна из лошадок, и продолжать путешествие уже не смогла.
– Дальше, - велел Иван Андреевич.
– Король со своим слугой вышел из кареты. В слугу-то баронет и стрелял, а наш человек почти одновременно с ним - в короля, а потом в убегающего баронета. Два выстрела и один удар кинжалом и всё без шума.
– Всего лишь, Рустам, ружьё с оптическим прицелом и глушителем, - улыбнулся Лапин.
– Да, уж... Страшное оружие, Иван Андреевич.
– Не страшнее остальных.
– Хм, верно. Арбалетный выстрел тоже бесшумный. Из докладов наших людей из Англии следует, что выстрел был самым лёгким заданием. Основную трудность и опасность представляли минирование, разброс карикатур и выемка ценностей.
– Кто про Первого министра всё знает?
– спросил Лапин.
– Если не считать нас с вами и Марселя Каримовича, то только два исполнителя. Остальные люди в разных местах выполняли только одно какое-нибудь конкретное задание и про другие им никто, ничего и никогда не говорил, и говорить не собирается.
– И это правильно, - произнёс Иван, - что ещё?
– Радищев отравился грибами, а его записки сгорели в печке.
– Тоже - правильно. Нечего народ баламутить.
– Иван Андреевич, простите, а что не так в его записях? Смотрел я их, но ничего серьёзного вообще не нашёл.
– Знаешь, Рустам, есть такие люди, которые всех хотят сделать счастливыми.
– И что в этом плохого?
– Для начала в том, что я не хочу, чтобы кто-то за меня решал на счёт моего счастья. И потом, сам, наверное, знаешь, что благими намерениями выложена дорога куда? Правильно, в ад! Начитаются вот таких книжек молодые балбесы и захотят всеобщей правды и справедливости, и пойдут народ баламутить, мол, вас обманывают, вас обворовывают, так жить нельзя... Доведут людей до белого каленья, возьмутся те за вилы и косы, и начнут крушить всё налево и направо... И придётся людишек усмирять солдатами, и прольётся ещё больше крови... И получится вместо счастья - всеобщее горе. Разве не так?