Покоренные судьбой
Шрифт:
Он придвинулся ближе, но я сильнее прижала нож к своей груди, и он остановился.
– Что ты видела?
Я посмотрела ему в глаза и сглотнула. Все. Слишком многое. Я промолчала, но он, должно быть, прочитал это в моих глазах. Папа хорошо разбирался в людях.
Он взглянул на Нино. И на мужчину на полу.
– Он заслужил это, понимаешь?
Я всхлипнула, мотая головой. Я не хотела слышать ни слова. Я просто хотела уйти подальше.
И оказаться в темноте и тишине. Но я не могла уйти сейчас, не сделав того, что должна.
Хотя
– Не причиняй ему боли.
– Почему бы тебе не подняться наверх? – Папа протянул руку. И обменялся очередным взглядом с Нино, который переступал с ноги на ногу.
Возможно, они думали, что я ничего не замечаю. Они ошибались. Я видела все, любую мелочь, какой бы незначительной та ни была. В этом и заключалось, как ни парадоксально, и мое спасение сейчас.
Я отступила еще дальше и вжала нож в свою плоть. Острие пронзило кожу, и я застонала, не привыкшая к боли, но готовая выдержать ее.
Нино снова вскинул руки:
– Дорогая, брось нож.
– Прояви милосердие.
Папа коротко взглянул на мужчину, и по его взгляду стало ясно, что он этого не сделает.
Папа никогда не лгал мне, и сейчас тоже не станет.
– Нет. Даже ради тебя. Пока ты не можешь понять.
Мужчина открыл глаз и посмотрел на меня. Он желал смерти.
– Тогда убей его. Только не причиняй ему еще боли.
Папа посмотрел на меня, потом на мужчину и посуровел. Нино покачал головой, похоже, его раздражала вся эта ситуация, ринулся к мужчине, схватил его за голову и сильно повернул.
Я услышала, как сломалась его шея. Свет исчез из его уцелевшего глаза, но вместе с ним исчезли и ужас и мука.
Я с грохотом уронила нож. И папа с Нино посмотрели на меня так, словно я вот-вот сломаюсь.
Я выбежала из комнаты, ускользнув от папы, и помчалась быстрее, чем когда-либо прежде. Я знала коридоры наизусть, даже в темноте, которая окутывала их сейчас. За последние несколько лет я чересчур часто бродила по ним ночью.
Можно сказать, что электрический свет погнался за мной, когда папа и Нино попытались поймать меня и включили лампы, свисающие с низкого потолка. Но я поворачивала за один угол за другим, не сбавляя скорости.
Их крики эхом отдавались в подвале, преследуя меня.
Слезы жгли глаза, ослепляя. Но мне не нужно, чтобы они это видели. Я бежала и бежала, пока не добралась до подвала под особняком Фабиано и не спряталась в кладовке в большой картонной коробке, которая оказалась наполовину заполнена выброшенной одеждой.
Я свернулась калачиком и затаила дыхание.
Я уставилась в темноту, борясь с тошнотой и пытаясь унять шум в ушах.
Вскоре темнота и тишина вступили в силу, пульс замедлился, а гул в ушах стих.
Сладостное забвение.
Глава 2
В комнате раздавались голоса.
–
– Ты можешь себе представить, как она, должно быть, напугана? – сказала Леона с волнением.
У меня защемило сердце. Тогда я поняла, о ком она говорила – обо мне.
Она тревожилась из-за меня, переживала, что я испугалась. Но испугалась ли я? Должна ли?
Из-за папы? Из-за каждого мужчины в моей семье? Из-за родного брата? Я не понимала, что чувствую. В основном я не хотела ничего чувствовать. Я мечтала побыть в темноте и тишине, в полном одиночестве.
– Сомневаюсь, что она только напугана. Когда видишь нечто подобное, это меняет тебя, – сказал Фабиано.
Они не думали, что я здесь, однако я знала код от их части подвала.
Они удалились, вероятно, чтобы помочь родным найти меня.
Восемь часов спустя – в какой-то момент я начала считать тихое «тук-тук» секундной стрелки наручных часов – мне пришлось покинуть укрытие. Хотелось в туалет, а ноги и спина ныли из-за долгого сидения в скрюченном виде. Когда я убедилась, что осталась одна, то приоткрыла крышку коробки и вылезла.
Кровь на одежде сделала ткань жесткой, но я уже не ощущала медного запаха. Мой нос ничего не чувствовал.
Я поежилась. В подвале было холодно даже в теплое время года. Раньше я этого не замечала, но от холода у меня окоченели пальцы на руках и ногах. Я огляделась в поисках места, где можно было бы облегчиться, но все углы казался мерзкими и пыльными. А еще мне стало неловко от мысли, что я могла так осквернить подвал Фабиано.
Воспоминание о луже крови в камере всплыло в памяти, и я снова содрогнулась. Возможно, я сумею продержаться еще несколько часов… но что тогда?
Пока я не могла вернуться домой.
Я обхватила себя руками и задрожала еще сильнее.
Что мне оставалось делать?
Я посмотрела направо и с сожалением забилась в угол. И вздрогнула, когда дотронулась до окровавленной ткани купальника. Кое-как выпутавшись из одежды и присев на корточки в углу, я помочилась. Поспешно опорожнив мочевой пузырь, стремительно оделась и бросилась обратно в укрытие. Мне нужна тишина и темнота.
Пусть будет еще темнее. Я не хочу, чтобы моя почти фотографическая память смогла воспроизвести каждую деталь искаженного болью лица того мужчины. Я даже не знала его имени. Помнит ли его кто-нибудь?
Я хотела забыть, но разве это правильно – желать чего-то подобного? Я свернулась калачиком на тряпье в коробке и закрыла крышку.
Я не уснула, хотя устала и не спала больше суток. Я продолжала считать секунды, стараясь, чтобы знакомый звук успокоил меня.
Спустя одиннадцать часов после бегства я снова услышала голоса, но на сей раз не только Фабиано и Леоны.
С ними были папа, Нино и Невио.
Я скрючилась еще сильнее и дышала очень медленно и тихо, чтобы меня не нашли.