Покоренный ее красотой
Шрифт:
– Это было захватывающее чтение, – отозвался дворецкий. – Я особенно оценил ту часть, где вы признаете собственную неспособность к исполнению супружеского долга в постели. И пятно от слезы на этих строках…
– Это не слеза, – раздраженно произнес Пирс. – Это бренди, болван.
– Отлично, – произнес Прафрок. – Мне тошно думать, что вы рыдали над письмом. И что вы стенаете в своей одинокой постели.
– Почему бы мне не стенать? – осведомился Пирс, размышляя о том, не выпить ли ему еще бокал. Пожалуй, нет. – Покажи мне мужчину с таким увечьем, как у меня, который не пребывал бы
– Мрачного и ужасного, – поправил его Прафрок. – Не снижайте драматизма, особенно сейчас, в критический момент.
– Отчаяние никогда не иметь рядом достойную женщину, горечь от сознания, что липкая детская ручонка никогда не сожмется вокруг твоего большого пальца…
– И, если перейти к тому, что действительно важно, долгие годы без траханья, – закончил Прафрок.
– Это была попытка улучшить мое самочувствие?
– Предположим, оно бывало и хуже, – заметил дворецкий без всякого сочувствия.
– Где ты учился? – поинтересовался Пирс. – Ты слишком грамотный для дворецкого. Большинство дворецких, которых я знаю, ограничиваются репликами типа «как изволите, милорд». Наши разговоры должны сводиться к моим указаниям, скажем, «Прафрок, приведи мне девку». На что ты должен отвечать: «слушаюсь».
– И что толку от этого? – отозвался Прафрок. – Учитывая обстоятельства.
– Резонный вопрос, – пробормотал Пирс. – Пожалуй, пойду искупаюсь. Начался прилив.
Он вышел из замка через боковую дверь, размышляя о своем дворецком. Он догадывался, нанимая Прафрока два года назад, что тот состоит на службе у его отца – в качестве шпиона.
Но где, скажите на милость, старику удалось найти дворецкого с чувством юмора и более острым языком, чем у самого Пирса? Единственного дворецкого на свете, которого Пирс держал бы в замке, даже зная, что он чертов шпион.
Этому могло быть только одно объяснение: его отец в какой-то степени знает и понимает его. Но поскольку это было невозможно, Пирс отмел эту мысль.
Бассейн для купания был выбит прямо в скале и заполнялся водой во время прилива, защищенный от волн. Это было величественное зрелище: каменная чаша, переливающаяся, как сапфир, в лучах заходящего солнца. Море успокоилось, как это часто бывает перед наступлением сумерек, и Пирс помедлил, созерцая морскую гладь в свете угасающего дня, прежде чем раздеться.
Если он что-нибудь узнал про свою ногу за минувшие годы, так это то, что, если не выполнять ежедневные упражнения, она будет дьявольски ныть. Вчера он пропустил плавание и сегодня страдал от последствий. Не то чтобы нога не болела так или иначе, просто он обнаружил, что, если не поплавать, боль становится такой сильной, что ее невозможно терпеть, не думая об опиатах.
Не слишком приятные моменты, как, впрочем, и опиаты.
Он нырнул со скалы, глубоко погрузившись в воду, и его тело возрадовалось, когда его изувеченная нога освободилась от тяжести тела. Вынырнув, он откинул с лица волосы – проклятие, он опять забыл стянуть их лентой – и поплыл вперед, рассекая воду с проворством, недоступным для него на суше.
Пирс плыл, пока не почувствовал усталость, но заставил себя проплыть еще несколько метров, а затем одним
– Милорд, – сказал юный лакей, шагнув вперед и протянув ему большое полотенце.
Пирс поднял на него глаза.
– Ты новенький. Как тебя зовут?
– Нейтен, милорд.
– Звучит как какое-то жуткое заболевание. Нет, скорее как проблема с кишечником. «Извините, лорд Сэндис, ваш сын подхватил нейтен и не протянет и месяца. Увы, я не в силах ему помочь». Сэндис предпочел бы услышать это, а не сифилис.
Нейтен выглядел ошарашенным.
– Моя мама всегда говорила, что меня назвали в честь святого, а не болезни.
– Какого именно?
– Ну, того, которому отрубили голову. А он поднял ее и понес дальше.
– Кошмарная история, – сказал Пирс. – Не говоря уже о том, что неправдоподобная. Хотя чего только не бывает, если вспомнить о курицах с их способностью носиться с отрубленной головой. Она что, думала, что ты унаследуешь этот дар?
Нейтен озадаченно моргнул.
– Нет, милорд.
– Возможно, она просто надеялась. В конце концов, это прямой долг матери предусмотреть подобные возможности. Я испытываю серьезное искушение обезглавить тебя, чтобы проверить, права ли она. Порой оказывается, что самые невероятные суеверия имеют под собой реальную почву.
Лакей попятился.
– Боже, да ты совсем зеленый. А теперь выкладывай, зачем Прафрок прислал тебя сюда? Хотя полотенце пришлось очень кстати.
– Мистер Прафрок велел передать вам, милорд, что вас ждет пациент.
– Здесь всегда болтается пара другая пациентов, – сказал Пирс, вытирая волосы. – Вначале мне нужно принять ванну. Я весь покрыт солью.
– Этот приехал из самого Лондона, – сообщил Нейтен. – Какая-то важная шишка.
– Важная? Наверное, слишком толстый, чем полезно для сердца. Подай-ка мне трость.
– Нет, не толстый, – возразил Нейтен, выполнив приказание. – Я видел, как он приехал. Весь в бархате, тощий, как рельс. И в парике.
– Еще один умирающий, – сказал Пирс, двинувшись вверх по тропинке. – Только этого здесь не хватало. Скоро нам придется устроить кладбище на заднем дворе.
Нейтен не нашелся, что сказать на подобное заявление.
– Тебя, разумеется, там не будет, – заверил его Пирс, – поскольку ты отнесешь свою голову назад в деревню и зароешь ее в церковном дворе. Но я начинаю чувствовать себя как зловещая версия Крысолова с дудочкой. Люди едут в Уэльс, чтобы найти меня, и умирают. С каждым днем их становится все больше.
– Разве вы никого не вылечили?
– Немногих, – отозвался Пирс. – Начнем с того, что я патологоанатом, что означает, что я специализируюсь по покойникам. Они не дергаются, когда их режешь, и не подхватывают заразу. Что же касается живых, то за ними я только наблюдаю. Порой не знаю, что с ними, пока они не умрут и слишком поздно что-либо предпринимать. Собственно, бывают случаи, когда даже после вскрытия трупа я не имею ни малейшего представления, что явилось причиной смерти.