Покорители студеных морей
Шрифт:
Взглянув на Евфимия, он понял, что медлить нельзя.
— Боярина Борецкого холопа поймали, Вьюном прозывается, другой, Калика Иван, толмач боярский, к свеям ушел. А воровскую грамоту дал Миланио, что у Борецкого лекарем.
Никита Губарев едва дышал. Пот катился с него ручьями.
— Правду ли говоришь, боярин?
Посадник встал и перекрестился, глядя на икону.
— Вьюн на правеже поведал. Здесь он, владыка. Евфимий поднялся и, тяжело опираясь о посох, сделал несколько
— Феодор, — позвал он, приоткрыв дверь.
— Я здесь, владыка.
— За боярином Борецким пошли, отче, пусть не медлит.
— Сейчас, владыка… — отозвался казначей. — В гридне двое гонцов тебя дожидаются, — добавил он, — с Пльскова гонец да наш монастырский с Шелони. Сказывают, ждать не мочно им.
— Зови, отче! — решил Евфимий.
Вернувшись на место, владыка поправил оплывшую свечу.
— А ты не бойся, боярин, — взглянув на испуганное лицо посадника, ободрил он. — Бог не выдаст, свинья не съест.
Дверь, скрипнув, открылась, в горнице появились двое: высокий боярин в доспехах и костлявый монах в черной суконной одежде. Оба были покрыты дорожной пылью.
— Благослови, владыка! — в один голос сказали они, подходя к Евфимию.
Архиепископ благословил.
— С чем, боярин, пожаловал? — обратился он к псковичу.
— Беда, владыка! Рыцари пльсковскую землю воюют. Посады жгут и грабят, церкви святые рушат. — В голосе псковича послышались слезы. — Помогу у старшего брата, Новгорода Великого, молим… Поддержи, владыка!
Псковский гонец упал на колени.
— Вече соберем, — ответил Евфимий. — Без новгородского слова не мочно бранные дела решать. Встань, боярин, будь в надежде… А ты с чем? — обратился он к монаху.
Чернец посмотрел на владыку, на бояр и твердо сказал:
— Тебе одному послан сказать, владыка:
— Пообождите в гридне маленько, — согласился Евфимий. — Ты, боярин, и ты, Никита Афанасьевич. А я пока церковными делами займусь.
Дверь за боярами закрылась, владыка взглянул на монаха.
— Мужики Коневскую пустынь пожгли, — сказал чернец. — На иноков с дрекольем, вилами да топорами вышли… Посекли, покололи старцев многих. Отца игумна сгубили.
Чернец говорил, что топором рубил, отчеканивая каждое слово.
— Причина в чем? — спокойно спросил владыка.
— Кричали мужики, будто земли их исконные, угодья бортьевые да ловли рыбные монастырь своевольно захватил — вся причина в том.
Владыка молчал, ничем не высказывая своих мыслей.
— Накорми чернеца, отче! — сказал он появившемуся в дверях казначею. — А ты приберись с дороги, брате, отдохни.
Стало тихо. Евфимий, творя молитву, беззвучно шевелил губами. Скрипнула дверь. В горницу вошел боярин Борецкий.
— Благослови,
Словно не слыша, Евфимий долго смотрел на Борецкого. Казалось, он видел его первый раз.
— Садись, боярин.
— Зачем звал, владыка? — спросил Борецкий. Он осторожно присел на край скамьи, будто боясь сломать ее.
— Так, боярин… — гневно начал Евфимий. — Против Новгорода, господина твоего, против Софии святой! Людей русских врагам продаешь!
— Облыжно то, владыка! — поднялся с места Борецкий. — Против Новгорода никогда думы не держал.
— Лжешь! — не сводя глаз с Борецкого, крикнул владыка. — Почто холопа Вьюна да толмача к свеям слал? Борецкий побледнел.
— В Ладогу посланы те люди, владыка. Купцам ганзейским уважил, просили с товарами послать, мешкоты купцы боялись…
— Миланио, лекарь твой, — не слушая боярина, перебил Евфимий, — тех слуг сговорил.
— Неповинен, владыка. Без ведома моего эти дела! — смотря в глаза Евфимию, твердо ответил Борецкий. — Богом клянусь!
Владыка заколебался.
— И купцов московских не по твоему слову в Торжке сгубили? — подумав, спросил он. — Тоже богом, боярин, клясться будешь?
— Виновен, владыка, московскому князю бревно под ноги подкатил. Не хотел помоги из княжьих рук. Добра Новгороду хотел! — страстно заговорил Борецкий. — А вече против пошло, не сумели с мужичьем сладить. С тем смирился.
— Москвы испугался, а купцов ганзейских на шею Новгороду посадить похотел… Я князю не заступник, — уже спокойно сказал Евфимий, — пусть сам правду ищет.
— А ежели лекаришко Миланио что от себя писал, завтрашнего дня ему не видеть! Дозволь, владыка, домой! — Руки Борецкого дрожали.
— Подожди, боярин, — ответил владыка, — не торопись… — Евфимий верил и не верил Борецкому. — Дело к тебе есть… — наконец решился он. — Пльсковичи помоги просят. Божьи лыцари внове мир порушили, землю православную разоряют.
— Сам пойду. Овинов, Своеземцев, Арбузьевы, другие не отстанут, — откликнулся Борецкий. — Конное войско вготове стоит. Охочих людей у нас довольно.
— Хорошо. Спасибо, боярин… На вече людей подыми… — Владыка помолчал. — Еще дело есть, боярин.
— Что за дело, владыка? — с готовностью спросил Борец-кий.
— Кои людишки в поганстве живут, — начал Евфимий издалека. — На Шелони, в ночь на праздник рождества Предтечи, по селам кумиров поминают, в бубны и в сопели и гудением струнным и всякими неподобными играми сатанинскими тешатся, бесовские песни поют. Мужи и жены пиры творят и пляшут срамно. И в другие святые праздники кумиров поминают. Срамно же… — Он остановился и посмотрел на Борецкого.