Покорившие судьбу
Шрифт:
Что ему понадобилось в Уилтшире?.. Сердце в груди опять заныло от волнения. Ответ мог быть только один: лорд Питер решился обсудить свой интерес к «некоей мисс Вердель из Бата» с родителями. Джулия осознала вдруг всю безнадежность своих планов. Неужели она всерьез рассчитывала, что он может сделать ей предложение, даже не посоветовавшись с лордом и леди Тревонанс? Разумеется, он сначала переговорит с отцом. И что же скажет маркиз своему второму сыну? Это, по всей вероятности, будет зависеть от того, много ли известно его милости о пагубных пристрастиях лорда Делабоула.
– Не отчаивайся, он вернется! –
Милая Мэри Браун, как деликатно она сменила тему разговора. Хватит дрожать словно осиновый лист! – приказала себе Джулия и улыбнулась наивному благоговению, с которым ее подруга взирала на очередной шедевр Габриелы.
Как ни славились местные шляпницы своим искусством, все же мало кто из них мог соперничать со служанкой Джулии в умении украсить шляпку. Изюминкой последнего творения Габриелы был широчайший козырек абрикосового шелка, усеянный букетиками искусственных белых гардений. Многочисленные сборочки и складочки козырька прятались под лентой, обхватывающей тулью. По подолу и горловине абрикосовой, в тон шляпки, шелковой мантильи тянулась узенькая гофрированная оборка. На запястье висела белая расшитая бисером сумочка, а из-под гладкого шелка мантильи виднелся белый же подол муслинового утреннего платья.
– Можешь сама высказать все это Габриеле, только не сейчас, – улыбнулась Джулия. – Пока что, как видишь, она слишком занята. – Джулия выразительно указала глазами на статую Джона Нэша у восточной стены. Поскольку считалось, что Бат обязан сему достойному джентльмену своим нынешним процветанием, то монумент был установлен в самой посещаемой точке города, на внушительном возвышении. У его подножия и стояла сейчас оживленная Габриела в окружении доброго десятка друзей и подруг. На воды съезжалась публика всех сословий, и Габриела, с ее живыми карими глазами, каштановыми локонами и мягким французским выговором, неизменно собирала около себя множество воздыхателей из ремесленников, клерков и молодых приказчиков. Джулия догадывалась, что в недалеком будущем ей придется расстаться со своей бесценной служанкой.
Отпустив несколько не слишком лестных замечаний в адрес кавалеров Габриелы, Мэри вдруг заметила слева от ниши с памятником стайку изысканно одетых женщин и радостно вскрикнула.
– О, Китти уже вернулась из Линкольншира! Я ждала ее не раньше следующего вторника. Ты слышала объявление о ее помолвке?
– Да, и очень порадовалась за нее.
Покосившись на подругу, Мэри улыбнулась.
– Не обманывай! – шепнула она. – Я ведь знаю, ты с трудом переносишь Китти Стоунлей.
– Но я и правда рада ее счастью, – возразила Джулия. – Даже если она слишком, на мой взгляд, любит перемывать кому-то косточки, это вовсе не значит, что я желаю ей зла.
– Ты, как всегда, само великодушие! В таком случае, может быть, хочешь подойти к ней вместе со мною и расспросить обо всем?
Джулия отрицательно помотала головой.
– Я еще не пила воды. Но ты ступай скорее, не то, пожалуй, умрешь от любопытства.
Скорчив забавную гримаску, Мэри попросила Джулию выпить за нее один стакан
– Да ведь от нее разит, как от коробки с серными спичками! А мне обещали, что она вылечит мою подагру. Надувательство! Сущее надувательство.
Не притрагиваясь более к целительному питью, он оставил подавальщице чаевые, поклонился Джулии и захромал к выходу.
Джулия лишь улыбнулась. Насчет воды, которая выкачивалась насосами из каких-то невообразимых подземных глубин, он был, конечно, прав. Не ему первому и не ему последнему эта якобы чудодейственная вода пришлась не по вкусу.
Но каков бы ни был вкус и запах батской воды, Джулия продолжала ее пить, потому что в Бате ее пили все, она же всегда сознавала себя частичкой местного общества. Она предпочла бы жить здесь, а не в имении, особенно в июне и июле, когда гостиницы полны приезжими из Лондона, а в теплую погоду весь город дефилирует по главной аллее или прогуливается в Апельсиновой роще. Летом Бат живет светскими сплетнями, заграничными новостями и модными туалетами.
При жизни матери они всегда проводили лето в своем городском доме на Королевской площади, но почти сразу после ее смерти лорд Делабоул его продал. Поначалу Джулия думала, что он просто не смог жить в доме, где все напоминало ему о покойной жене: ведь и мебель, и картины на стенах, и даже шторы были когда-то с любовью выбраны ею. Если Хатерлей создавался и переделывался многими поколениями хозяек, то дом на Королевской площади был творением рук леди Делабоул и носил на себе печать ее неповторимой личности.
Впрочем, довольно скоро Джулия узнала, чем на самом деле была вызвана спешная продажа дома. Оказалось, что после смерти жены лорд Делабоул чрезмерно увлекся карточными играми и содержание двух домов стало ему просто не по карману.
Получив от улыбчивой подавальщицы прописанные доктором три стакана, Джулия приступила к своему обычному испытанию воли. Больше всего ей хотелось сейчас зажать нос рукой, однако она все же заставила себя сделать глубокий вдох и торопливо проглотила содержание сначала одного, а за ним и другого стакана.
Третий стакан остался пока стоять на стойке: Джулия знала по опыту, что если выпить все сразу, то может начаться приступ тошноты.
Поэтому она обернулась и начала рассматривать кружок, только что образовавшийся около Мэри Браун. Мэри, к слову сказать, недавно была помолвлена. Ее будущий супруг, молодой человек из очень хорошей семьи, имел более пяти тысяч фунтов годовых, и можно было не сомневаться, что до конца жизни Мэри ни в чем не будет испытывать нужды. Жених Китти – он же ее кузен – тоже должен был скоро унаследовать немалое состояние и имение в Линкольншире, так что и будущее Китти было уже обеспечено. Обе невесты оживленно беседовали между собой, почти не обращая внимания на остальных собеседниц. Наверняка они обсуждали свои свадебные планы.