Покойный господин Галле
Шрифт:
– А сам он чем занимается?
– Как! Вы не знаете? А еще полицейский! Да вы просто меня разыгрываете. Месье Жакоб? Да это самый старый продавец газет в нагнем квартале, старый-престарый, как Мафусаил из Библии.
Мегрэ остановился на углу улицы Клиньянкур и бульвара Рошешуар перед баром «На закате». В глубине террасы расположился продавец арахиса и жареного миндаля, зимой он, должно быть, торговал каштанами.
Со стороны улицы Клиньянкур на табурете сидел старичок и повторял хриплым голосом, терявшимся в утреннем шуме: «Энтран»… «Либерте»… «Пресс»… «Пари-Суар»… «Энтран». [3]
3
Названия
К лотку была прислонена пара костылей. Одна нога у старика была обута в ботинок, другая в стоптанную домашнюю туфлю.
Увидев торговца газетами, Мегрэ сразу понял, что Жакоб – это не имя, а прозвище: старик с длинной торчащей бородкой, разделенной посередине на два клинышка, с большим крючковатым носом походил на персонаж, изображаемый на глиняных трубках, в просторечии именуемых Жакоб.
Комиссар вспомнил несколько слов из письма, восстановленных Мерсом: двадцать тысяч… наличные… понедельник…
И, наклонившись к хромому, резко спросил:
– Получили последнее письмо?
Г-н Жакоб поднял голову и поморгал красноватыми веками.
– Кто вы? – спросил он наконец, протягивая «Энтрансижан» очередному покупателю и выбирая сдачу из самшитовой мисочки.
– Уголовная полиция! Давайте поговорим по-хорошему, иначе мне придется вас увести. Дело грязное.
– Ну и что дальше?
– У вас есть пишущая машинка?
Старик усмехнулся и выплюнул изжеванный окурок, их перед ним уже набралась целая груда.
– Не будем стараться перехитрить друг друга, – произнес он. – Вы прекрасно знаете, что это не я. Мне, конечно, следовало бы держаться в стороне. За такое вознаграждение!..
– Сколько?
– Она давала по сто су за письмо. Значит, дело скверное?
– За него можно угодить на скамью подсудимых.
– Не может быть! Значит, там и вправду были купюры в тысячу франков? Я и не сомневался: когда щупал конверты, они издавали приятный шелест. Пробовал смотреть на свет, но бумага была слишком плотная.
– Что вы с ними делали?
– Приносил сюда. Мне даже не нужно было никого предупреждать. Я точно знал, что около пяти подойдет дамочка, возьмет «Энтрансижан», положит сто су в мисочку, а конверт себе в сумку.
– Маленькая брюнетка?
– Наоборот, крупная блондинка. Волосы с рыжеватым отливом. Хорошо одета, черт возьми! Она выходила из метро…
– Когда она впервые попросила вас оказать ей эту услугу?
– Года три назад… Постойте. Моя дочь родила тогда первого ребенка и отвезла к кормилице в Вильнев-Сен-Жорж. Значит, чуть меньше трех лет назад. Было поздно. Я сложил товар и собирался взвалить его на спину. Она спросила, есть ли у меня постоянное жилье и не смогу ли я ей помочь. Знаете, здесь, на Монмартре, кого только не встретишь… Речь шла о том, что на мое имя будут приходить письма, я должен был по получении приносить их сюда днем.
– Это вы назначили цену в пять франков?
– Она. Я ей заметил, шутки ради, что такая услуга стоит дороже. При нынешних ценах, скажем, на красное вино…
Но тогда она пошла договариваться с торговцем арахисом.
С алжирцем! Они-то уж вообще работают за гроши. Я и согласился.
– Вы не знаете, где она живет?
Жакоб подмигнул.
– Хоть вы из полиции, вам придется
Кончилось тем, что он подошел ко мне и предложил тысячу франков, если я назову ему адрес этой особы. Он не поверил, что я знаю не больше, чем он сам. Кажется, ему пришлось пересаживаться с одной линии метро на другую, потом с автобуса на автобус, и наконец она скрылась в доме, где был еще один выход. Этого человека шутником не назовешь. Я понял, что он ей вовсе не отец. Он еще дважды пытался ее поймать. Тогда я решил предупредить свою клиентку и надо полагать, ему пришлось как следует за ней побегать. А знаете, что я получил от нее вместо тысячи франков, обещанных мне этим человеком? Один луидор. [4] Да еще мне пришлось сделать вид, что у меня нет сдачи, а то мне досталось бы только десять франков. Дамочка удалилась, недовольно бурча себе под нос что-то в мой адрес. Я не расслышал, что именно. Тонкая штучка!
4
Золотая монета, равная двадцати франкам.
– Когда пришло последнее письмо?
– Добрых три месяца назад… Отойдите чуть в сторону, а то клиентам не видно газет… Это все, что вы хотели узнать? Согласитесь, я поступил порядочно и не пытался вас провести.
Мегрэ бросил двадцать франков в мисочку, слегка кивнул на прощание и с задумчивым видом зашагал прочь.
Подойдя к метро, он брезгливо поморщился при мысли об Элеоноре Бурсан, уносившей конверт с несколькими купюрами по тысяче франков и бросавшей старому Жакобу пять; потом она делала по десять пересадок в метро и с автобуса на автобус и вдобавок, прежде чем вернуться к себе, проскакивала через дом с двумя выходами. Какое все это могло иметь отношение к Эмилю Галле, который, сняв визитку, упорно взбирался на стену?
Растаяла последняя надежда Мегрэ – г-н Жакоб. А попросту говоря, г-н Жакоба вообще не существовало. Неужели вместо него остается парочка – Анри Галле и Элеонора Бурсан, которые открыли секрет отца и шантажировали его?
Но ведь Элеонора и Анри не убивали!
Сент-Илэр тоже не убивал, несмотря на явные противоречия в его рассказе, незапертые ворота и ключ, который он сам выбросил на крапивную дорогу, а потом, когда комиссар ему заявил, что обязательно распутает это дело, заставил садовника найти его.
И все-таки две пули были выпущены в Мерса, а Эмиля Галле, который, по словам свояченицы, позорил семью, убили.
В Сен-Фаржо утешились тем, что смерть его принесла семье триста тысяч франков.
Анри в то же утро снова приступил к продаже ценных бумаг в банке Совринос, а также, пустив в оборот свои накопленные сто тысяч франков, скупал различные акции, чтобы накопить пятьсот тысяч и переселиться в деревню с Элеонорой Бурсан.
Элеонора оставалась одинаково спокойной и когда в обмен на пять франков получала у продавца газет конверт, и когда следила в Сансере за каждым шагом Мегрэ, а потом невозмутимо, глядя ему прямо в глаза, рассказывала о своей жизни.