Покровские ворота (сборник)

Зорин Леонид Генрихович

От возмущения Эдик совсем разрумянился.

– Круто обходитесь с ихней сестрой, – сказал Славин, покачав головою.

Эта реплика понравилась Эдику, но он умел быть самокритичным.

– Не скажите. Я, в сущности, очень мягкий. Вот почему всем этим дамочкам в конце концов удаются их планы. Однажды мы были на гастролях, я жил в гостинице, тихо, спокойно. Вдруг вижу – пуговица оторвалась. Что делать? Постучался к соседке – прошу у нее нитку с иголкой. В мыслях у меня ничего не было и настроения никакого. Но ведь только переступи порог! Вырваться было уже невозможно.

Вот тебе и нитка с иголкой! Разумеется, я понимаю, что ее надо было призвать к порядку. Но я человек по натуре добрый, боюсь обидеть, не хватает характера. Не могу стукнуть кулаком, сказать: «Нет! Оставьте меня, наконец, в покое!» Вот они и делают что хотят.

– Трудное у вас положение, – сказал Яков.

– Ого! – Эдик горько вздохнул. – Такие, я вам скажу, эгоистки. С ними очень просто испортить здоровье.

– Ну, здоровьем вас бог не обидел.

– Здоровье шикарное, – согласился Эдик. – В этом нет сомнения. Спасибо родителям. Но все это до поры до времени. Здоровье, знаете, надо беречь.

– Вот, Костик, о чем тебе надо помнить. Он ведь у нас собрался в Москву.

– Ах, так? Желаю приятных попутчиц, – воскликнул Эдик с воодушевлением.

Это напутствие противоречило его недавним ламентациям, но Костик воспринял его с удовольствием. Всякое упоминание о предстоящей поездке радостно отзывалось в душе.

– Попутчица у него есть, – сказал Яков.

– Поздравляю. И я ее знаю?

– Очень знаете. Жена Рыбина.

– Маркушина Анечка? Удивительно. Как это он ее отпустил?

– Мы с ним вместе брали билеты, – сказал Костик немного поспешно во избежание кривотолков.

– А он не просил за ней присматривать? Отчаянный человек Маркуша.

В ответ Костик приподнял брови, выразив крайнее недоумение. Слова Шерешевского таили нечто, но рассеять этот туман почему-то не возникало желания.

Славин переменил тему:

– Во всяком случае, все, что вы нам сообщили, неоднозначно и поучительно. Тем более что за вашими выводами стоит серьезный жизненный опыт.

– В этом нет сомнения, – заверил Эдик.

– Само собой. Но должен сознаться, этот опыт наводит на грустные мысли. В сущности, вы сейчас рассказали о тотальном несовпадении устремлений мужчины и женщины. Мужчины – лирика, идеалиста – таким я воспринимаю вас – и женщины, которой свойственно потребительское начало.

Эдик едва не обнял Славина.

– Замечательно! – он хлопнул в ладоши. – Именно это хотел я сказать.

– Слишком вы для женщин высоки, – сочувственно произнес Костик. – Есть стихи, они прямо от вашего имени…

Эдик воззрился на него с подозрением:

– Что вы имеете в виду?

Костик с чувством продекламировал:

Ведут себя девушки смело.Но их от себя я гоню.Не нужно мне женского тела.Я женскую душу ценю.

– Тоже Пушкин? – спросил Эдик.

– Мое, – скромно сказал Костик.

– Небось заливаете?

– Чистая правда. Это вы меня вдохновили.

– Я –

свидетель, – подтвердил Славин.

– А запишите их мне на память, – попросил Эдик.

– Да ради бога. – Костик исполнил его желание.

– Вы все же талантливый человек, – признал Эдик, пряча листок.

– Не зря же он едет в Москву, – сказал Славин. – Ему нужны другие масштабы. Он ведь пишет не только стихи. Он готовит незаурядную книгу.

– Нет, правда?

– «Выбранные места из переписки с неистовыми друзьями».

– А что это значит?

– Ему люди пишут – в основном на редакцию. Вот эти письма и свои ответы он решил обнародовать для общей пользы.

– Свои ответы? Но он же их отослал.

– Прежде чем отослать, он делает копии.

– Каждый раз?

– Непреложно. Он малый – не промах. Он у нас себе на уме.

– С ума сойти. А вы меня не разыгрываете?

– Помилуйте, Эдик…

– Нет, в самом деле… Иногда я и сам не прочь пошутить.

– Какие шутки? Шутить не надо. Надо собирать свои письма. Вы знаете, что такое архив?

Эдик задумался. Потом сказал:

– Я редко пишу их. И очень коротко. Правду сказать, я довольно ленив. А уж делать копии…

– Вы нас обкрадываете. Очень жаль.

– Почитали бы нашу Леокадию, – сказал Костик. – Она бы вам наверняка объяснила, что каждый человек – это мир.

– Что за Леокадия? – спросил Шерешевский.

Лицо его выразило живой интерес, который возникал у него почти рефлекторно не только при появлении женщины, но даже при упоминании женского имени.

Леокадией звали одну из сотрудниц, писавшую очерки о своих земляках, чем-то обративших на себя внимание. Занимали ее и темы этики, им она отдавала много творческих сил. При знакомстве, рекомендуясь, она называла себя публицисткой.

Это была премилая дамочка, недавно отпраздновавшая тридцатипятилетие, – уютное, замшевое существо, похожее на пышную плюшку. На каждой щечке ее было по ямке весьма соблазнительного свойства. Ее природное добросердечие располагало к ней все сердца. Немолодой поэт Паяльников, приносивший стихи к юбилейным датам, был в нее безнадежно влюблен, о чем сообщал каждому встречному. Костик также питал к ней симпатию, что, однако, не мешало ему вылавливать из ее статей две-три обязательные жемчужины. Эти выходки сильно ее травмировали, один раз она даже всплакнула, и Паяльников приходил к Духовитову, требуя призвать наглеца к порядку.

Эдика от таких подробностей Костик великодушно избавил, заметив только, что речь идет о женщине и обаятельной, и охотно пишущей о людях искусства. Возможно, в один прекрасный день и Эдик с его волшебной трубой вдохновит Леокадию на яркий очерк, как сегодня он вдохновил Костика на поэтическую миниатюру.

– Что же, есть новые достижения? – спросил Славин.

Костик неторопливо достал вырезку из вчерашнего номера и прочел отчеркнутые три строки:

– «Элегантный, со значком депутата райсовета, с красивыми точеными руками – кто он? Актер? Художник? Музыкант? Эльдар Назимович Гаджинский оказался наркологом».