Покрышкин
Шрифт:
В поселке Насосном в ЗАПе — запасном авиаполку — гвардейцев ожидало место в хвосте очереди из нескольких «безлошадных» полков на получение новой техники. Настроение сразу упало. Тем более что условия жизни и снабжение выведенных с фронта полков, размещенных в дагестанских и азербайджанских поселках, в те месяцы лета и осени 1942-го сносными назвать было нельзя. Общежития переполнены. В столовой летного состава завтрак начинался в 4.30 утра, обед в 16–18 часов, ужин уже в 22–23 часа. Как вспоминал стоявший в тех очередях летчик 45-го полка М. Г. Петров — после завтрака нужно было становится в очередь на обед… Кормили в основном перловой кашей. Вилки и ложки,
Покрышкин вспоминал: «В такую историю случайно попал и я. Во время ужина ко мне и сидевшим рядом Голубеву и Труду пристали трое подвыпивших старших офицеров. Не стерпев грубость и оскорбления, я дал резкий отпор и за нарушение субординации оказался на гауптвахте».
Очевидец того случая, авиатехник, рассказывал, что у гвардейцев была привилегия — в столовой для них стояли отдельные столы. Привилегия в той обстановке весьма существенная. И вот за стол 16-го гвардейского полка сели командир 298-го полка И. А. Тараненко, а также батальонный комиссар и начальник особого отдела этой части. Им подали ужин. Покрышкин заявил им о правах гвардейцев. Сказал и о том, что права эти надо заработать… В ответ последовало: «Товарищ капитан, вы как себя ведете?! Мы старшие по званию…»
Слово за слово. К месту «инцидента» подходили все новые летчики, разделившиеся на две «неприятельских стороны». Столы начали передвигаться, страсти накаляться. Потом, по рассказу очевидца, «кто-то кого-то стукнул боксом».
Понять что-либо в той кутерьме было уже невозможно. После приезда коменданта с охраной летчики объединились против нелюбимых «тыловиков». Драка выплеснулась на улицу, некоторые участники «стали салютовать, постреливать вверх для подъема храбрости». Навел порядок только подъехавший на «додже» с автоматчиками начальник гарнизона полковник Губанов. Зачинщиком назвали Покрышкина…
Виктор Никитин вспоминал:
«Наступил вечер. Жара спала. Все летчики на улице.
— Полундра!.. Все сюда! — призывно махая руками, кричал Вадим Фадеев. — Быстро! Важное и сенсационное сообщение!
Все потянулись к нему, предвкушая веселую тарабарщину.
— По достоверным агентурным данным докладываю: Саша Покрышкин посажен на гауптвахту — раз!.. Ему грозит трибунал — два!
Ясно? — буравя окруживших его летчиков гневным исподлобья взглядом, рычал Фадеев.
Поднялся невообразимый шум, посыпались вопросы и гневные выкрики.
— Тихо! — вскинув руки вверх, тряся бородой, кричал Фадеев. — Тихо! Он тут одного тылового «чмура» кулаком случайно по сопатке зацепил… Я думаю: сейчас все мы — всей оравой — пойдем, поднимем все начальство на ноги и потребуем освобождения нашего товарища, а то…
— Перевернем все кверху ногами, разгромим это заведение! — перебил его Чесноков.
— Полундра!.. Пошли!.. — согласно кричал Володя Бережной.
Толпа летчиков двинулась на выручку Покрышкина…»
Но в действие вступили более влиятельные силы. Командир полка Н. В. Исаев решил одним махом избавиться от «смутьяна», подрывавшего, как он считал, его авторитет. Кипел злобой на Покрышкина и Воронцов…
Вернувшись в полк
Ситуация складывалась почти безвыходная. Кроме однополчан никто здесь в тылу, вдали от фронта, не знал, что за летчик Покрышкин, как он воевал. Комиссар Погребной — в госпитале. Командир полка свое мнение высказал. Начальник штаба Я. М. Датский и начальник особого отдела А. В. Прилипко, судя по всему, не возражали. Представление Покрышкина к званию Героя Советского Союза было отозвано. Прилипко начал допросы летчиков с целью выяснить случаи его негативного поведения в боях! Летчики запомнили улыбку на губах особиста, странно сочетавшуюся с холодным жестким взглядом… Система особых отделов — военной контрразведки (с апреля 1943 года — «Смерш» — «смерть шпионам») пронизывала Красную армию насквозь. Подчиненные не армейскому командованию, а НКВД особисты имели широкие полномочия.
О допросах Александру Ивановичу рассказывали сами летчики, приходившие к нему вечерами на берег моря. Здесь Покрышкин, которого больше не допускали к занятиям, ждал решения своей участи. Страшная несправедливость и клевета душили… Спасали лишь размышления о тактике истребителей. Целый год боевого опыта позволил осмыслить приемы и боевые порядки, расставить все по своим местам.
Сильнейший аналитик советских ВВС творил в лихорадочной спешке, в ожидании прихода конвоиров и скорого беспощадного трибунала! Творил, уже прощаясь с жизнью, для того, чтобы спасти товарищей в будущих боях, не дать молодых на съедение «мессам»… И может быть, это творчество на пустынном берегу Каспия под палящим солнцем — один из ключевых символов русской истории XX века…
Покрышкин старается не тратить время на тексты, делая лишь краткие пояснения под схемами в своем альбоме. Вся боевая работа истребителей в действиях пары, звена и группы четко разделена на виды — прикрытие своих войск, сопровождение бомбардировщиков или штурмовиков, разведка, свободная охота, воздушный бой с истребителями или бомбардировщиками. Для каждого вида разработана тактика, отвечающая требованиям этой войны. Формула наступательного воздушного боя — высота, скорость, маневр, огонь.
Изнурительные дни тянулись один за другим, дело затягивалось. В часы одиночества отчаяние начинало затягивать отстраненного от полетов летчика в свой гибельный штопор. Никто не видел его в эти часы. Слава Богу, что пистолет был изъят у опального капитана. Ему уже думалось — прощальный выстрел и конец этой жизни, где Александру Покрышкину суждено быть только отверженным лишенцем, как и его отцу… Как пережить позор сорванных погон? Далеко, за морями и степями, родная Сибирь, избушка, в которой ютятся бабушка и мать, целительный гул в верхушках таежных сосен…