Покуда я тебя не обрету
Шрифт:
– Мистер Малькольм делает за меня все! – верещала Джейн. – Он кормит меня, он одевает меня, он моет меня, слышите вы…
– Джейн, милая…
– Он подтирает мне задницу!!! – раздавался последний и решительный вопль, после чего миссис Малькольм переходила на стоны и рыдания.
В тот же миг к ней присоединялся Джимми Бэкон, за ним – сестры Бут (и как им удавалось издавать эти звуки, ведь одеял у них с собой не было), чуть позже – двойняшки Френч. Услышав барабанную дробь, Джек оборачивался к Люсинде Флеминг – как она там; всякий раз их взгляды встречались, и всякий раз на ее лице сияла блаженная
«Невэтотраз» – Джек порой думал, что это хорошее название для мира, в котором он живет с самого приготовительного класса.
Научиться жалеть мистера Малькольма – важный жизненный опыт, важная ступень в образовании. Но образованием Джека занимался не только и не столько мистер Малькольм; куда большее влияние на него оказала Эмма Оустлер.
Когда шел дождь или снег, Эмма садилась в лимузин рядом с Джеком и обращалась к водителю так:
– Пиви, будь добр, просто покатай нас по городу. Только уговор – не оборачивайся. Заднего сиденья для тебя не существует, понял?
– Сэр, вы утверждаете этот приказ? – спрашивал Пиви у Джека.
– Разумеется, Пиви, спасибо, что спросил, – отвечал мальчик.
– Мэм, что и говорить, вы у нас начальник, – подытоживал обмен репликами Пиви.
Джек и Эмма устраивались на заднем сиденье и жевали жвачку, то мятную, то фруктовую. Эмма разрешала Джеку распустить ей косу, но не давала снова ее сплести. Волос у нее было столько, что они, как вуаль, закрывали их обоих.
– Если твоя жвачка окажется у меня в волосах, конфетка моя, я тебя убью, – частенько говорила Эмма. Джек в ответ смеялся.
Однажды в ответ на его смех Эмма ответила тоном его мамы:
– Когда жуешь жвачку, не смейся – подавишься.
Дальше они всегда смотрели на ее лифчик – Эмма унизительно называла его «тренировочный». С Джековой-то колокольни «тренировки» давали эффект – груди у Эммы постепенно делались больше. Разве не для этого надо носить «тренировочный» лифчик?
Не то с его пенисом.
– Ну как там твой малыш? – обязательно спрашивала Эмма, и Джек показывал ей как.
– Малыш, скажи мне, о чем ты думаешь? – однажды спросила Эмма у Джекова пениса.
Джек не удивился – он уже знал, что пенисы понимают речь, а раз так, то, наверное, должны уметь и думать. Правда, судя по всему, его пенис пока что не очень старался.
Перейдя в третий класс, Джек простился с мистером Малькольмом. Встречались они лишь случайно, обычно в туалете – несчастный учитель порой заходил туда поплакать, хотя чаще Джек заставал педагога перед зеркалом за изучением собственной щетины. Видимо, в изучении состояния недоусов и недобороды проявлялось то немногое, что было в мистере Малькольме от тщеславия.
Еще реже Джек видел миссис Малькольм. Раз-другой в день на двери какого-нибудь женского туалета появлялась табличка «Не работает», это значило, что там мистер Малькольм производит с женой какие-то операции. Девочкам было приказано не беспокоить их в такие моменты.
Однажды Джек, проходя мимо туалета
Джек провел в школе Св. Хильды еще два года и все это время скучал по мистеру Малькольму – но только по нему самому, а не по зрелищу его унижения. Видя людей в инвалидных колясках, Джек всегда испытывал к ним жалость – как до знакомства с миссис Малькольм, так и после. Изменилось другое – со второго класса он стал испытывать жалость к людям, которые ухаживают за людьми в инвалидных колясках, и куда большую, чем к самим парализованным.
Джеку и его «малышу» исполнилось восемь лет, и они вместе пошли в третий класс. Позднее «малыш» научился думать и говорить совершенно независимо от Джека, но чем-то вроде собственной жизни зажил уже тогда.
Как было сказано, мисс Вурц отличалась «хрупкой миловидностью», и эту хрупкость только подчеркивал ее небольшой рост. Она была меньше многих матерей своих учениц. Еще она душилась какими-то особыми духами, чей запах вдохновлял мальчиков-третьеклассников притворяться, будто они плохо понимают задание по математике. В таких случаях мисс Вурц подходила к парте очередного «тупицы» и наклонялась над ней, что позволяло притворщику хорошенько вдохнуть этот запах, а заодно насладиться видом родимого пятна у нее на правой ключице и шрама в форме рыболовного крючка на той же стороне шеи.
Когда мисс Вурц волновалась, и шрам, и родимое пятно словно вспыхивали. Джек хорошо помнил, как они светились и пульсировали в ультрафиолетовых лучах пещеры летучих мышей. Джеку очень хотелось знать, откуда у нее шрам – не меньше, чем как Тату-Петер потерял ногу и отчего хромает Лотти (впрочем, возможности Джека разобраться в последнем вопросе были ограничены в силу того, что мальчик считал «эпидуралку» частью женского тела).
В начальной школе все знали, что любимый писатель мисс Вурц – Шарлотта Бронте, а «Джейн Эйр» – ее библия. Вклад начальной школы в репертуар школьного театра в основном и сводился к постановкам отрывков из этого романа. Наверное, те девочки, что постарше, лучше бы могли изобразить столь непростой материал на сцене (а здесь и несгибаемая воля Джейн, и слепота Рочестера, и его превращение в верующего), однако мисс Вурц стояла на том, что играть в «Джейн Эйр» – неотъемлемое право учеников начальной школы. Джеку и в третьем, и в четвертом классе выпала честь играть Рочестера.
Ну кто еще, кроме Джека, сумел бы запомнить фразы вроде «Мисс Эйр, опасайтесь угрызений совести, особенно когда вас искушают, когда вам хочется сойти с пути истинного; знайте – совесть есть яд, она отравляет человеческую жизнь». Джек умел произнести эти слова так, словно понимал их смысл.
В постановке третьего класса партнершей Джека в роли Джейн оказалась Конни Тернбулл, девочка из шестого класса. Мрачная, замкнутая, она отлично подходила на роль сироты. Сам Станиславский не произнес бы свое «не верю!», услышав, как Конни изрекает: