Покушение Аллисы
Шрифт:
— Вон отсюда, разгильдяи! — загремел я, и из клеток быстрее ветра вылетели несколько десятков детей среднего школьного возраста. Из последнего загона выбралась чрезвычайно мрачная Аллиса.
— Как это понимать, непокорная дщерь? — нахмурил брови я.
— Мы все хотели на матч, — уныло откликнулась Аллиса. — А теперь полечу только я.
— Ты уверена? — язвительно поинтересовался я.
— Само собой. Ночью я заложила на корабле бомбу. Если не возьмете меня с собой — останусь я без папочки. Очень жалко. Зато с жилплощадью буду —
Заскрипев зубами, я свирепо воззрился на доченьку, но ее, похоже, это не смутило. Чмокнув меня в нос, она торжественно прошествовала в кают-компанию. Полозков при виде ее торопливо удалился на мостик, а Голубой застонал и прижал ладони к вискам. Из камбуза показалась приветливая физия Можейки. Он один искренне радовался Аллисиному обществу.
— Вы сговорились! — и я, гневно заплевав блестящий пол, отправился в свою каюту: необходимо было завершить подсчет стоимости груза, просчитать, сколько мы сможем откусить от исходной суммы, а заодно и прикинуть, где эта мерзавка спрятала взрывчатку.
Глава 3. Кто слышал о трех капитанах?
— Мы идем на футбол! — триумфально завопила Аллиса, подбегая к моему столику.
Я сидел в громадном зале лунного ресторана и пил кофе, коротая время до нашего отлета. Старт был назначен на следующее утро, но и я был не промах — заказал себе пять литров турецкого кофе маленькими чашками-наперстками, так что впереди была веселая ночка.
— Кто это «мы», позвольте вас спросить? — осведомился я. — И где ты взяла деньги на билеты? Надеюсь, не из кармана моего пиджака?
— Что ты, папа? — искренне оскорбилась дочь. — Как ты мог такое подумать? Обворовывать кровных родственников — это грех. Я продала черную икру из нашего почтового груза. Так что о карманных деньгах на ближайший месяц можешь не беспокоиться.
— Рад слышать, — кисло сказал я, лихорадочно соображая, как мне сообщить трагическую новость несчастным водолазам с Малой Медведицы. Теперь у них целый год не будет свежей осетрины на обед.
— А иду я на матч не одна, — продолжала между тем Аллиса. — Вместе с Можейкой. Он тоже болельщик. У него и шарф припасен.
— Там холодно? — обеспокоился я.
— Нет, он им махать будет.
— Мух отгонять, что ли?
— Папа, ну какой ты нудный! Это же футбол!
— Отмирающий вид спорта. Никогда не понимал футбола. И еще подумаю, отпускать ли тебя.
— Даже с коком?
— Да хоть с Куком!
— Я, хоть и не кок, и даже не Кук, но на футбик тоже пойду, — влез механик. — А то, действительно, за этой парочкой глаз да глаз нужен…
Мне стало легче. Хоть одной головной болью будет меньше. Зная, что Аллиса побаивается строгого Голубого, я мог быть спокоен по крайней мере за честный исход межпланетного матча.
Когда веселая троица, щебеча, удалилась, я щелкнул пальцами, требуя очередную порцию кофе. И тут мерное жужжание и гул, наполнявшие зал, были расколоты вдребезги знакомым громовым голосищем:
— Плевать
В дверном проеме стоял не кто иной, как мой закадычный друг и однокашник Крокозябра. Я не виделся с ним со времен учебы в аспирантуре, но ни на минуту о нем не забывал. Да и как можно было забыть огромную четырехметровую зверину с полуметровой пастью, семью щупальцами и некоторым количеством глаз, которые по желанию их обладателя размещались то на его широкой морде, то вокруг всей его плешивой головы?
Но забыть этого толстомордого аспиранта я не мог и по другой причине. Именно он спас меня от завала на кандидатских, мастерски откусив голову моему чрезвычайно требовательному руководителю. Крокозябру спешно перевели на археологический факультет, меня же под шумок оформили на место почившего в бозе профессора. Кстати, именно так я и получил свое звание, не без помощи моего милого Крокозябры!
— Зелезнев! — ревел тем временем мой друг, разбрасывая столы и отшвыривая в стороны зазевавшихся посетителей. — Зелезнев, старина! Нет, ну это же надо! Сколько световых лет, сколько зим, осеней и этих, как их там… Ну, неважно! Какими судьбами, биолог ты мой ненаглядный?!
— Мы летим за зверями, Крокозябра! — сказал я.
— За зверями? Это замечательно! — с чувством глубокого отвращения сказал Крокозябра. Он никогда не разделял моего пристрастия к разным тварям и поступал в институт на биофак из солидарности со мной, ибо я был единственным из землян, кто не стал заикаться от встречи с ним, и даже не требовал надеть на этакое чудище напастьник и штаны.
— Скажи на милость, зачем тебе еще звери? — уныло поинтересовался мой друг. — У тебя и так все Козоо битком.
— Есть такое слово — «надо», — вздохнул я. Не могу же я объяснять такому недалекому существу, что еще есть такие понятия, как «перерасход средств», «недостача» и «ревизия»?
— Понятно, — замахал щупальцами Крокозябра. — Дело есть дело. Но в этот вечер надо забыть обо всех делах, кроме нашей встречи. Это надо отметить! Официант! Четыреста чашек валерьянки и салат с супом!
— Крокозябра, ты же всегда брал шестьсот чашек! — вскричал я. — Ты бросил пить?
— Это для тебя, — строго сказал мне археолог, — Как и салат. Сам я ограничусь супом.
Я мысленно крякнул, но знал, как мнителен мой друг, и решил пока от выпивки не отказываться — обманутый в лучших чувствах Крокозябра за себя не ручался.
— Ну, как жизнь? — допрашивал меня Крокозябра. — Как дочка? Уже говорит?
— Говорит? — я саркастически засмеялся. — Да будет тебе известно, что пить, курить, говорить и воровать она начала одновременно! Правда, курить мы ее потом отучили под гипнозом, но только табак. Впрочем, это совсем не интересно.
— Эх, профессор! — расчувствовался мой друг, и струи едкой жидкости, хлынувшие из его глаз, прожгли неаккуратные дыры в скатерти и столешнице. — Детишки растут, а мы с тобой?