Покушение на Гейдриха
Шрифт:
— Откуда? — спрашивает.
Бывало, я встречался с ним за кружкой пива. Он никогда не был злым. Однажды я его даже видел на собрании коммунистов. Это было перед выборами, и сын мне тогда сказал: «Пойдем со мной…» Я пошел. Коммунистов у нас было немного, но они пришли еще и из других мест. Вокруг немало каменоломен… Кнез стоял в дверях и ничего не говорил. А сын мне сказал: «Другие хуже. Те вмешиваются в наши дела, а этот хоть молчит».
Иногда он, как я уже говорил, заходил в пивную. Мы обсуждали там все: погоду, урожай, а в последнее время и немцев. Кнез был, несмотря на то что носил
— Откуда же я могу идти? С поля, — отвечаю ему на вопрос.
— И не болят у вас ноги! Снегу-то намело везде полно. Чего же еще надо? Хлеб ваш не замерзнет.
Я подошел к нему, перепрыгнул через канаву, и дальше мы пошли вместе. Он шел молча и вел рядом свой велосипед. Прошли мы так метров двести, и я его спрашиваю:
— А что это с вами? Что-то случилось?
— Что могло случиться… Ничего.
Только я вижу, что он чем-то озабочен. Это легко было заметить. На поле каркали вороны. Я их не люблю. Показываю на них и говорю, что если бы у меня было ружье, то всех бы их перестрелял…
— А по людям вы бы тоже стреляли? — спросил он вдруг.
— Я же говорю о воронах, — ответил я, но тут мне что-то пришло в голову, и я спрашиваю Кнеза:
— А что, вы бандита ищите?
Он посмотрел на меня и чуть-чуть, только уголками рта улыбнулся:
— Черт его знает, бандита ли… Никогда ведь не знаешь…
Мы шли, и он вдруг понемногу разговорился.
— Представьте себе, я должен здесь охранять порядок, чтобы не делалось ничего худого для «империи», а тут вот… От всего этого голова кругом идет. Да и эти парни…
— Какие парни?
— Ну что вам сказать?.. Сюда прибыли парашютисты. Нет ли у вас для них чего-нибудь поесть?
— Так вот о чем речь… — дошло до меня.
Кнез остановился:
— Вы молчать умеете?
— Само собой. Не то и головы не сносить, — успокоил я его. — А еду я постараюсь найти.
Но по нему было видно: он досадует, что рассказал мне о парашютистах.
— А что они тут делают? — полюбопытствовал я.
Кнез пожал плечами. А я опять:
— Но вы все-таки должны знать.
— Все, что можно. Собирают сведения, узнают, что здесь производят заводы.
Потом он почти всю дорогу молчал — до первых домов. Только позднее я узнал, что у них тут был передатчик, который назывался, кажется, «Либуша».
— А мог бы я вам чем-нибудь помочь?
— Трудно сказать… Я боюсь, что это станет известно. Что тогда будет?
— А почему это должно стать известно? — удивился я.
Он махнул рукой:
— Да многие уже об этом знают, а это всегда опасно.
— Подождите. Хотя бы скажите мне…
— Послушайте, чем меньше вы будете знать, тем лучше. Когда-нибудь вы об этом пожалеете. Ну, так что — будет еда?
— Приходите вечером. Постучите в окно.
Он пошел дальше, а я — домой. Я никому ничего не рассказывал. Потом только раз видел Кнеза. Шел он с молодым человеком и что-то ему говорил. Я поздоровался. Потом слышал, что передатчик был спрятан каменоломне «Глубокая» у Дахова, неподалеку от Глинско, позднее — в Лежаках. Когда рацию обнаружили Кнез застрелился. Еду я ему в тот вечер передал, а потом
ПЕРВЫЙ МОНОЛОГ СВИДЕТЕЛЯ ИЗ ПАРДУБИЦЕ
Сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, будто пережил собственную смерть.
Участие в движении Сопротивления я считал своим патриотическим долгом. Мне еще в молодости случалось видеть «орднеров» [12] за «работой», — мы жили тогда в Пограничье [13] . Там нередки были стычки между чехами, которые составляли в тех местах меньшинство населения, и нацистами… В 1937 году я окончил военную академию. Потом — мобилизация, Мюнхен [14] , утрата всех иллюзий. Все, во что мы верили, рухнуло. Куда деваться, на что опереться? Я помышлял о побеге за границу, искал только пути для этого.
12
«Орднеры» — члены военизированных образований фашистской «судетско-немецкой» (генлейновской) партии в буржуазной Чехословакии.
13
Пограничье — так называли в Чехии район Судетских гор, расположенный на границе.
14
То есть мюнхенское соглашение 1938 года, по которому Судетская область отошла к гитлеровской Германии.
Нас собралось несколько друзей. Мы сговорились бежать вместе. Я побывал во французском посольстве в Праге. Там обо всем договорился. Может быть, вы знаете поселок Суте-Бржеги неподалеку от Тршебеховице на реке Дивока-Орлица. Там мы должны были ждать условного сигнала. Но все сорвалось… И тогда я женился.
Со своей будущей женой я познакомился зимой 1940 года. Полгода мы встречались, потом поженились. Признаюсь, что на некоторое время для меня все остальное на свете перестало существовать.
Жилось нам хорошо. Я обрел дом, покой.
Дружили с несколькими семьями, изредка ходили в кино. Жили мы в Пардубице. Я работал в Восточно-Чешском объединении электростанций. Каждый день с нетерпением ждал момента, когда смогу запереть стол в канцелярии, и спешил со службы домой.
Ганка улыбалась, спрашивала: «Что нового?». Я ее целовал, говорил какую-нибудь ерунду. Мы обсуждали, что будем делать, иногда ездили в деревню за продуктами: сами понимаете — шла война. И так изо дня в день.
Я был типичным молодым поручиком довоенной чехословацкой армии. Ей тогда нужны были аполитичные военные. Я ненавидел немцев, хотел против них воевать, но политикой не интересовался.
С тех пор не раз думал о том, что не лучше ли мне было тогда погибнуть… Нет, я считаю, что мне не в чем себя упрекнуть: держался правильно, никого не предавал и могу спокойно смотреть любому в глаза… И все-таки спрашиваю себя: по какому праву я остался жив? Почти все погибли, а я остался в живых, хотя сделал столько же, сколько другие. Эти мысли не дают мне покоя…