Покушение
Шрифт:
А некий доктор Фальк заявил: «Я, будучи защитником, назначенным судом, придерживаюсь той точки зрения, что защитник должен помнить об одном — во что бы то ни стало следует избегать опасности стать вторым обвинителем…»
Другой защитник, доктор Бергман, сказал: «Не нахожу возможным вносить предложение, идущее вразрез с предложением господина обер-прокурора». Ему вторили защитник доктор Кунц: «Полностью согласен с представителем обвинения…» —
— А еще один мой друг, — продолжал фон Бракведе, — которого все называли просто доктором, известный моралист, сказал: «Нельзя лжецов одолеть только правдой, а преступления искоренить только порядочностью».
— Ваш доктор жив, — тихо проговорил защитник.
— Правда? Как же это ему удалось? — обрадовался фон Бракведе.
— Его, как и других, вызывали в «народный трибунал», но он стоял на своем, подобно Юлиусу Леберу, графу фон Юкскюллю и фон Хофаккеру, не говоря о вас, господин фон Бракведе. Однако только его одного приговорили к тюремному заключению.
— Как здорово, что остался в живых хотя бы один, который позднее сможет рассказать о нас правду. Как же это удалось нашему доктору?
— Он в свое время женился на нужной женщине, — пояснил защитник. — У нее была подруга детства, а та в свою очередь дружна с Фрейслером.
— Великолепно, — сказал граф фон Бракведе, — хотя и невероятно. Однако не будем отвлекаться, господин защитник, мы подпадаем под общие правила.
После 20 июля за несколько месяцев было совершено, согласно имеющимся официальным данным, семьдесят шесть казней. Вместе с зарегистрированными убийствами и самоубийствами число погибших участников заговора увеличилось до ста сорока семи. По самым скромным подсчетам, число жертв насилия составило по меньшей мере двести человек.
Уже в последние дни войны был казнен адмирал Канарис. Генерал-полковник Фромм, приговоренный к смертной казни за трусость, был убит 19 марта 1945 года в Бранденбургской тюрьме. Умер он с возгласом «Хайль Гитлер!».
Умирали дети, женщины, старики. Однако их смерть оставалась почти незамеченной в море крови, которая лилась в те дни на фронтах, в концентрационных лагерях, в застенках гестапо.
А фюрер рейха, бесславный конец которого был недалек, в то же самое время громогласно заявил: «Мы победим, потому что должны победить! Иначе мировая история потеряла бы всякий смысл».
— Обвиняемый
Фриц Вильгельм фон Бракведе заявил:
— Мы пошли на это для того, чтобы уберечь Германию от неописуемого горя. Мне ясно, что я буду повешен, но я не раскаиваюсь в своем поступке и надеюсь, что другие в более удачный момент довершат наше дело.
— Смерть через повешение, — объявил председатель «народного трибунала». — Приговор привести в исполнение немедленно!
Менее чем через два часа после вынесения приговора граф Фриц Вильгельм фон Бракведе был доставлен в каторжную тюрьму Плётценаее, где уже все было приготовлено к казни.
Здание, в котором его ожидал палач со своими подручными, стояло в стороне и было окружено вытоптанным газоном с суковатыми соснами. Помещение для казни имело примерно четыре метра в ширину и восемь в длину. При казни кроме палача и его подручных присутствовали генеральный прокурор рейха, два тюремных надзирателя и два кинооператора. У длинной стены находился стол, на котором стояли рюмки и бутылки с коньяком — он предназначался для свидетелей казни.
Два узких зарешеченных окна в лобовой стене помещения пропускали бледный дневной свет. К потолку была прикреплена железная балка с восемью массивными крюками.
Граф фон Бракведе вошел в это помещение с высоко поднятой головой.
— Осужденный, вы приговорены «народным трибуналом» к смертной казни через повешение, — объявил по заведенному правилу прокурор. — Палач, приступайте к исполнению ваших обязанностей!
Палач накинул на шею фон Бракведе металлическую петлю.
— Немного щекотно, — заметил граф со свойственным ему юмором. — Но ничего, это скоро пройдет.
Подручные палача схватили графа фон Бракведе, подняли его вверх и, зацепив петлю за крюк, резко дернули вниз.
— И что это за мир?! — успел все-таки промолвить граф.
Один из заговорщиков, пастор Альфред Дельп, написал в камере смертников руками, закованными в кандалы: «Пусть другим будет дозволено жить лучше и счастливее, потому что мы умерли за это».