Покушение
Шрифт:
Бешеный ветер залетал от путей, и понятно было, что огонь еще не нажрался, ему есть чем питаться.
Люди с ящиками тюками, даже с досками и какими-то железками выскакивали как черти из ада, и мчались к домам, торопясь спрятать добычу, чтобы вернуться вновь.
— Стой! — кричал Блюмкин.
Он принялся налить из револьвера по бабам, двум бабам, которые вдвоем волокли длинный ящик.
Бабам повезло: Блюмкин, несмотря на свою любовь к оружию и нежелание расстаться с револьвером даже ночью, когда он засовывал его
Стреляя по грабительницам, Блюмкин страшно и грозно вопил, перекрывая шум близкого пожара, а бабы сначала в азарте не сообразили, чего хочет черный бородач в кожаной куртке, но одна пуля угодила в ящик, и тогда они поняли — подобрали юбки и с визгом кинулись за угол.
Блюмкин все нажимал на курок, но револьвер замолчал, потому что кончились патроны. Он стал шарить левой рукой по карманам, где-то там у него россыпью лежали патроны.
При том он кричал, теперь уж Коле:
— Да стреляй ты! Уйдут! Скорее, Андреев!
В последние дни в отделе все привыкли к новой кличке Беккера. Забыли, что он — Берестов. Коля был рад этому, во-первых, потому что псевдоним был официальным как бы служебным, а не его, тайным изобретением. Он сразу перестал быть вором и самозванцем. И Фанни уже не сможет случайно в разговоре с Лидочкой или настоящим Андреем сказать, что знакома — о, совпадение! — с другим Берестовым, тоже родом из Симферополя. Коля сразу сказал ей, что отныне он Андреев, Николай Андреев, это имя ему дали на партийной службе. Как дисциплинированная революционерка Каплан тут же примирилась с решением партии и стала называть его Колей, Николаем.
Беккеру это было привычно и приятно. Словно с именем к нему вернулась и легальность.
— Стреляй, — кричал Блюмкин.
— Все равно сгорело бы, — ответил он наконец.
— Пошли! Это же достояние республики!
Два солдата остановились неподалеку, прислушивались к разговору.
— Пошли отсюда, — сказал Коля.
Но Блюмкин уже зарядил револьвер и крутил головой в поисках новых жертв.
Один из солдат ловко, незаметным движением, сбросил с плеча винтовку и как бы невзначай направил ее на Блюмкина.
Чутье у того на опасность было фантастическое.
Стрелять он не стал, а быстро и как-то деловито пошел в сторону.
Солдат выстрелил. Фонтанчик пыли поднялся у самой ноги Блюмкина.
И тот не выдержал.
Он пригнулся и, виляя, как опытный дезертир под обстрелом, кинулся к пожарным каретам.
Солдат перевел винтовку на Колю.
— Я ухожу, — сказал Коля. — Все понятно.
Второй солдат засмеялся.
Он был похож на Борзого. Казалось бы, забыл почти древнюю историю, а всплыло злое грубое лицо.
Коля уходил и всей спиной, лопатками чувствовал,
И если он выстрелит, то не промахнется.
Выстрела не последовало.
Блюмкин стоял рядом с Александровичем и прочим начальством и живо обсуждал с ними важные проблемы.
На Колю он не смотрел. Не замечал его.
Подъехал высокий грузовик, из него стали спрыгивать красные солдаты, с ними приехал сам Вацетис, латышский красный генерал. Александрович велел им рассыпаться цепью и гнать мародеров от складов.
— А вы, Андреев, чего стоите? — спросил Александрович.
Он был левым эсером, дружил с Дзержинским, а может быть, они изображали дружбу в интересах революции.
Коля пошел за латышами.
Латыши шли спокойно, переговаривались на своем языке, иногда кто-то из них стрелял. Но Коле было непонятно, хотели ли они убивать или только пугали.
Впереди стояла стена дыма до самого неба.
Внизу ее подчеркивала полоса огня.
Люди, пробегавшие у складов, были черными чертиками, суетливыми и будто вырезанными из бумаги марионетками.
Изредка слышались выстрелы латышей, но их заглушал рев пламени.
Коле не хотелось приближаться к черной стене, и он повернул направо за несколькими латышами, которые углубились в переулок.
Видно, слух о том, что приехали солдаты и стреляют в воров, разнесся по пожару, потому что местные жители и прочие люди стали убегать, завидев издали латышей.
Все же догнали целую семью — отец, женщина и трое детишек, все они волокли мешки с крупой. Отец — даже два, дети тащили мешки по земле. Латыши стали кричать, чтобы люди бросили поклажу, но, видно, отец решил, что по детям стрелять не будут.
Он был прав.
Солдат прицелился и выстрелил два раза в отца, но поранил мешки. Из них начали бить струи крупы. Солдатам было смешно. Другой солдат догнал детишек, прикрикнул на них, и те оставили мешки на мостовой. Солдаты аккуратно подобрали мешки и оттащили их на тротуар, к стене дома. Оказывается, Вацетис сказал им, что приедут машины и заберут отнятое у грабителей добро.
Пока латыши занимались делом, Коля пошел дальше.
И тут увидел давешних солдат. Они добыли где-то пулемет «максим» и катили его по улице. Ленты висели у них через плечо, и концы их тяжело покачивались в такт шагам.
Коля обернулся. Он был один.
Он хотел позвать латышей, но солдаты увидели его раньше, и тот, который был похож на Борзого, засмеялся и развернул пулемет в сторону Коли. Он играл в войну.
Ему было очень весело. Второй присоединился к нему и стал вставлять ленту.
Пулемет был без щитка, и, когда солдат поднял голову, Коля окончательно убедился, что видит Борзого.
— Не уйдешь! — крикнул Борзой. А может, эти слова почудились Коле.
Он него до пулемета было недалеко, но все-таки не меньше сотни шагов.